Каковые я вам и предоставляю. Здесь. В этом документе. Вы недоумеваете, почему, инспектор? Вам, настолько убежденному, что я должна совершить акт предательства… Хотите знать?

Что ж, улица тянется в обе стороны. Пройдите по ней. Почувствуйте ее у себя под ногами. А потом решайте. Как я. Решайте. Решайте.

Мы сидели на палубе, когда я наконец рассказала Крису то, что знала. Я надеялась убедить его, что на самом деле вы только выискиваете доказательства нашей связи с ДСЖ, но Крис не дурак. С того самого момента, как он увидел мою мать тогда в Кенсингтоне, он подозревал что-то неладное. Он был в доме, видел ее состояние, слышал ее слова, видел, как я просиживаю над газетами, как пытаюсь бросить читать их и снова к ним возвращаюсь. Он спрашивал, не хочу ли я поделиться с ним происходящим.

Я сидела на своем парусиновом стуле, Крис прямо на палубе, подтянув к себе ноги, так что джинсы вздернулись, обнажая полоски бледной кожи над белыми носками. В этой позе он казался уязвимым. И молодым. Он обхватил ноги руками, и запястья вылезли из рукавов джинсовой куртки. Узловатые такие. Как и его локти, лодыжки и колени.

— Нам лучше поговорить, — сказал он.

— Не думаю, что смогу.

— Это касается твоей матери.

Он утверждал, не спрашивал, и я не стала отрицать. Лишь сказала:

— Скоро я стану как тряпичная кукла, Крис. Я, вероятно, окажусь прикована к инвалидному креслу. Будут трубочки и респираторы. Подумай, как ужасно все это будет. А когда я умру…

— Ты не будешь одна. — Он сжал мою лодыжку, слегка потянул меня за ногу. — Этого не случится, Ливи. Даго тебе слово. Я о тебе позабочусь.

— Как о собаках, — прошептала я.

— Я о тебе позабочусь.

Я не могла посмотреть ему в глаза. Вместо этого смотрела на остров. Ивы никли ветвями к земле, образовывая убежище, в котором через несколько недель будут прятаться любовники, располагаясь во вмятине, оставшейся от бесчисленных пар. Но меня среди них не будет,

Я протянула Крису руку. Он взял ее, перебрался поближе ко мне, тоже глядя на остров. Я рассказывала, что произошло той ночью в Кенте, он слушал. Когда я закончила, он сказал:

— Выбор у тебя невелик, Ливи.

— Что они могут с ним сделать? Если будет суд, скорей всего его признают невиновным.

— Если он пройдет через суд — виновный или нет, — на что, по-твоему, будет похож остаток его жизни?

— Не проси меня это делать. Умоляю, не проси. Я почувствовала, как его губы прижались к моей руке.

— Становится холодно, — сказал Крис. — А мне хочется есть. Пойдем вниз, хорошо?

Он приготовил ужин. Я сидела на кухне и наблюдала. Он поставил тарелки, сел напротив меня на свое обычное место, но не принялся за еду с обычным своим аппетитом. Дотянулся через стол и легко коснулся моей щеки.

— Что? — спросила я.

— То самое, — ответил он. Подцепил на вилку тыкву. — Все кажется не так, Ливи. Что делать. Как быть. Иногда все ужасно запутывается.

— Мне наплевать, так или не так, — сказала я. — Я просто хочу как легче.

— Ты и все прочие в мире.

— И ты тоже?

— Да. Я ничем от других не отличаюсь.

Но, похоже, отличался. Ои всегда казался таким уверенным в том, куда он движется и что делает. Даже сейчас, сидя напротив меня и держа за руку, он по-прежнему казался уверенным. Я подняла голову.

— Ну и в результате? — спрашивает он.

— В результате, я это сделала, — отвечаю я. Он крепче сжимает мои пальцы. — Если я отправлю ему это, Крис, я не смогу переехать домой. Я останусь здесь, И мы окажемся повязанными друг с другом. Ты и я. И ты — со мной, с той развалиной, в которую я превратилась. Ты не можешь… ты и… ты не сможешь… — Закончить я просто была не в состоянии. Такие простые слова — вы с Амандой не сможете быть вместе так, как тебе хотелось бы, пока я здесь и пока я жива, Крис, об этом ты подумал? — но я не могу их произнести. Не могу назвать ее имя. Не могу назвать его рядом с именем Криса.

Он не двигается. Наблюдает за мной. За окном неуклонно темнеет. Я слышу, как утка хлопает крыльями по воде канала — то ли взлетает, то ли садится, сказать невозможно.

— Это нелегко, — ровно произносит Крис. — Но это честно, Ливи. Я действительно в это верю.

Мы смотрим друг на друга и мне интересно, что он видит. Я знаю, что вижу я, и моя душа переполняется от необходимости раскрыться и выплеснуть все слова, что у меня накопились. Каким это было бы облегчением. Пусть и Крис немного походит с этим грузом. Но он встает, огибает стол, чтобы поднять меня и помочь дойти до комнаты, и я понимаю, что у него и без того достаточно груза.

— Поверь мне, дорогой. Это самое лучшее для нас обоих. Обещаю, что ты нисколько не пожалеешь.

С этими словами утром в воскресенье Хелен повела Линли в Гайд-парк. Они надели спортивные костюмы, которые Хелен купила на прошлой неделе, и она настояла на том, что для настоящей бодрости и здоровья начинать надо с быстрой ходьбы от Итон-террас до Гайд-Парк-Корнер, который она назначила местом старта. Решив, что они «достаточно разогрелись», она побежала в северном направлении, к триумфальной арке.

Хелен выбрала для них идеальную скорость. Они без малейшего затруднения обогнали не меньше дюжины других бегунов. Держась позади Хелен, Линли регулировал свой шаг, чтобы не слишком быстро выбиться из сил. Она и в самом деле просто чудо, думал он. Бежала она прекрасно, голова откинута, руки согнуты в локтях, волосы развеваются. Линли даже заподозрил, что она тайком занималась фитнессом, чтобы произвести на него впечатление, но в этот момент, когда напротив, на Парк-лейн, показался отель «Дорчестер», Хелен начала сдавать. Догнав ее, он спросил:

— Слишком быстро, милая?

— Нет, нет, — пропыхтела она. Вскинула руки. — Чудесно, правда? Воздух… эта нагрузка.

— Да, но ты что-то раскраснелась.

— Серьезно? — Отдуваясь, она продолжала непреклонно двигаться вперед. — Но… это же… хорошо… правда? Крово… обращение. И всякое такое.

Они преодолели еще ярдов пятьдесят.

— Вот не думала… — Она хватала ртом воздух, как астматик. — Очень полезно… да?

— Действительно, — сказал Линли. — Тренировка сердечно-сосудистой системы, вероятно, лучшее из упражнений в мире. Я рад, что ты это предложила, Хелен. Нам пора позаботиться о своей физической форме. Немножко помедленнее?

— Нет… не… надо. — На лбу Хелен и над верхней губой проступила испарина. — Отлично… вот так… хорошо, правда?

— Согласен. — Они обежали фонтан «Радость жизни», и Линли крикнул: — К Уголку ораторов или в парк?

Хелен махнула рукой в сторону севера.

— К Уголку, — со всхлипом выдавила она.