земле голубоватый оттенок, тень с трудом выбралась из-под слоя пыли и поползла вверх, где застыла и осталась лежать, вцепившись скрюченными пальцами в зыбучую почву. Внизу в пыли зашевелился Стэк и протянул вверх дрожащую руку, моля о помощи. Преодолевая усилившийся за ночь ветер, тень скользнула назад к яме, ухватила Стэка за руку, поднатужилась и вытащила из предательского праха. Они растянулись на земле, пытаясь хоть что-то разглядеть и не вдыхать смертоносную пыль.

– Почему здесь всё так… Что случилось? – спросил Стэк, перекрикивая ветер.

Вместо ответа тень долго смотрела на него, а потом очень медленно подняла руку и стиснула свои четыре пальца в кулак. Жест, означающий гибель, был понятен без слов.

Они снова потащились к горе.

6

Ониксовая игла поднималась из преисподней, силясь дотянуться до израненного неба. Ужасное высокомерие с ее стороны – ничто не должно и пытаться выбраться из этой юдоли скорби. Но черная гора попыталась, и ей это удалось. Она походила на древнего старца: изборожденная морщинами трещин, всеми позабытая, но с гордо поднятой головой. Она не собиралась поддаваться разрушению и силе притяжения, о нет – она стремилась к небу. Лишь ее черный силуэт, одинокий в своем упорстве, нарушал монотонное уныние горизонта. Еще через двадцать пять миллионов лет гора, возможно, сгладится, и богиня ночи украсит ею чело. Но пока клубы пыли и ядовитые ветры лишь чуть смягчили ее суровый профиль, как будто сами боги оберегали ее.

На вершине горы мерцали огни.

7

Стэк обнаружил, что фосфоресцирующие нити, которыми испражнялись огромные летучие мыши – это споры, превратившиеся теперь в странные трубчатые растения. Их бледные щупальца пробивали растрескавшуюся породу и вылезали на бледный утренний свет. К тому времени, как затухающий красный уголек умирающего солнца с трудом выполз на небосклон, они уже достигли полного роста. Одно щупальце обвилось вокруг щиколотки Стэка; он закричал, и второе щупальце тут же обхватило его за шею. Щупальца были покрыты ежевичного цвета соком, обжигавшим кожу, как кислота. Тень по-змеиному скользнула к Стэку, приблизила свою треугольную голову к его шее и впилась в растение зубами. Из разорванного щупальца брызнула густая черная жидкость; тень трепала его, пока оно не отпустило шею полузадушенного Стэка. Он тут же выхватил из мешочка нож и перерезал второе щупальце, железным кольцом сомкнувшееся вокруг его щиколотки. Раненое растение испустило вопль, похожий на те, что он слышал ночью, отпустило его ногу и уползло обратно в грунт, а Стэк с тенью снова с трудом поплелись к горе, цепляясь за умирающую землю.

Высоко в кровавом небе кружила Птица Смерти.

8

В своем мире они жили в пещерах с гладкими, словно промасленными стенами. Они жили миллионы лет, эволюционируя и постепенно населяя разные уголки вселенной. Когда им наскучило создание империи, их эволюция приняла иное направление, и отныне они посвящали большую часть времени написанию причудливых песен мудрости и созданию прекрасных миров для других народов. Но они были не единственными творцами миров, и иногда между народами-созидателями возникали правовые конфликты. В таких случаях созывался третейский суд; судьи были представлены народом, чей raison d’ être[64] заключался в непредвзятости, разумном подходе к делу и тщательном распутывании запутанных клубков взаимных претензий. Для этого народа безупречное исполнение своих обязанностей было делом чести. Они веками оттачивали свои судейские таланты в самых сложных и запутанных делах и, наконец, достигли такого уровня, что вынесенные ими суждения стали считаться окончательными и не подлежащими обжалованию. Спорящие стороны беспрекословно подчинялись решению судей не только потому, что их решения всегда были мудрыми и справедливыми (хотя довольно своеобразными), но и потому, что если бы их вердикт подвергся сомнению, раса судей уничтожила бы себя. В самом священном месте своей планеты они построили машину праведности, которая, если ее включить, испускала импульс, разрушающий их хрупкие панцири (этот народ был похож на изящных сверчков размером не больше человеческого пальца). Судей необычайно высоко ценили в цивилизованных мирах, и их потеря стала бы настоящей катастрофой, поэтому их честь и непредвзятость никогда не ставились под сомнение. Все народы подчинялись их решениям.

Народ Дайры тоже беспрекословно подчинился вердикту. Они передали бразды правления другим и ушли, оставив одного-единственного смотрителя – Дайру (мудрая уступка со стороны судей) с Птицей Смерти в качестве компаньона. Сохранилась запись последней встречи Дайры с отцами его народа, которые поручили ему эту миссию. Происходящее нельзя было больше оставлять без внимания – сами судьи в срочном порядке сообщили об этом отцам народа Дайры. В последний момент Великий Кольчатый Отец предупредил Дайру, что скоро эта планета окажется в руках Безумца, и рассказал, что тот сотворит с ней. Великий Кольчатый Отец, который приобрел свои кольца мудрости за сотни лет добрых дел, деятельного познания и продолжительных медитаций, приведших к созданию многих чудесных миров, был самым почитаемым из отцов и оказал Дайре великую честь, явившись к нему сам, вместо того чтобы вызвать его к себе.

– У нас остался только один дар для этого мира, – сказал он. – Мудрость. Скоро придет Безумец. Он будет великим лжецом, он скажет: «Я создал вас». А нас уже не будет, и между этим народом и Безумцем останешься только ты. Ты один сможешь наделить их мудростью, которая поможет им сразить его в будущем.

С этими словами Великий Кольчатый Отец нежно погладил Дайру в знак дружеской привязанности, как было принято среди их народа. Дайра был глубоко тронут и не нашелся, что ответить. А потом Великий Отец ушел, и Дайра остался один. Как и было предсказано, явился Безумец и завладел умами народа этой планеты. Дайра поделился с ними мудростью. Шло время; Дайра утратил свое имя, теперь его звали Змей. Новое имя было презираемо всеми, но Дайра видел, что информация, которую получил Великий Кольчатый Отец, была верной, и вот он выбрал одного человека и наделил его искрой. Всё это где-то записано, в конце концов, это наша история.

9

Этим человеком был не Иисус из Назарета, но, возможно, прокаженный Симон[65]. Точно не Чингиз Хан, но, может быть, простой воин из его орды. Не Аристотель, но один из тех, кто внимал Сократу на агоре. Не колченогий, который изобрел колесо, и не тот, кто первым стал раскрашивать синей краской не себя, а стены пещеры, но кто-то, кто находился неподалеку. Не Ричард Львиное Сердце, не Рембрандт, не Ришелье, не Распутин, не Роберт Фултон[66] и не Махди[67]. Просто