1. Относительно восьмого следует рассмотреть такое положение: считается, что это учение не использует аргументацию. Ведь Амвросий в книге первой «О католической вере» (1, 13) говорит: «оставь аргументы в стороне там, где разыскивается вера». Но вера главным образом разыскивается в этом учении, поэтому говорится у Иоанна: «Сие же написано, дабы вы уверовали» (Ин. 20, 31). Следовательно, священное учение не использует аргументацию.

2. Кроме того, если оно должно пользоваться аргументацией, то аргументация ведется или от авторитета, или от разума. Если от авторитета, то кажется, что это не приличествует ее достоинству, поскольку довод от авторитета — самый слабый, согласно Боэцию (Комментарий на «Топику» Цицерона, 1). Но если — от разума, то это не приличествует ее цели, потому что, согласно Григорию (Григорий Великий. Гомилии на Евангелие. II, 26), вера не имеет заслуги там, где человеческий разум приводит доводы, основанные на опыте. Следовательно, священное учение не должно пользоваться аргументацией.

Но против этого то, что говорится в Послании к Титу о епископе: «Избирайте держащегося истинного слова, согласного с учением, чтоб он был силен и наставлять в здравом учении, и противящихся обличать» (Тит. 1, 9).

Отвечаю: следует сказать, что, поскольку другие науки не ведут аргументацию для доказательства своих оснований, но аргументируют от оснований для того, чтобы сделать явным другое в этих науках, так и это учение не ведет аргументацию для доказательства своих оснований, которые есть постулаты веры, но от них оно переходит к прояснению другого; так, Апостол в Первом послании к Коринфянам проводит аргументацию от воскресения Христа к доказательству общего воскресения (1 Кор. 15, 12). Однако следует принять во внимание, что в философских науках низшие науки не доказывают своих оснований и не спорят с теми, кто отрицает их, но оставляют это более высокой науке; в то время как самая высокая из них, метафизика, спорит с теми, кто отвергает основания, если только противник соглашается с чем-либо; но если он не соглашается ни с чем, то она не может спорить с ним, хотя и может разрешать его доводы. Поэтому Священное Писание, так как оно не имеет ничего более высокого, при помощи доказательств спорит с тем, кто отвергает основания, только если противник соглашается с чем-либо из того, что обнаруживается через Божественное Откровение; так, например, мы спорим с еретиками, исходя из авторитета священного учения и исходя из одного постулата, против тех, кто отрицает другой. Если же противник не верит ни во что из Божественного Откровения, то не остается никаких средств для доказательства постулатов веры посредством доводов, но только для разрешения его доводов против веры, если он приводит таковые. Поскольку же вера основывается на безошибочной истине, а исходя от истины невозможно доказать противоположное, ясно, что те мнимые доводы (probatio), которые выдвигаются против веры, не есть доказательства, но есть разрешимые аргументы.

1. Относительно первого следует сказать: хотя аргументы от человеческого разума не имеют доводов для доказательства того, что принадлежит вере, однако это учение аргументирует от постулатов веры к другому, как выше сказано.

2. Относительно второго следует сказать, что аргументировать от авторитета более всего свойственно этому учению, поскольку его основания обнаруживаются благодаря откровению; таким образом, надлежит верить авторитету тех, кому было дано Откровение. Но это не умаляет достоинство этого учения, ведь хотя довод от авторитета, основанный на человеческом разуме, самый слабый, однако довод от авторитета, основанный на Божественном Откровении, самый сильный. Но священное учение действительно пользуется и человеческим разумом — не для доказательства веры (поскольку из-за этого устранилась бы заслуга веры), но для прояснения чего-то другого, что передается в этом учении. А поскольку благодать не устраняет природу, но совершенствует, следует, чтобы и естественный разум служил вере, так же как и естественная склонность воли следует любви. Поэтому Апостол говорит во Втором послании к Коринфянам: «Пленяем всякое помышление в послушание Христу» (2 Кор. 10, 5). И поэтому священное учение пользуется также авторитетами философов там, где они смогли познать истину посредством естественного разума; так, Павел в Деяниях приводит слово Арата, говоря: «Как и некоторые из ваших стихотворцев говорили: „Мы род Божий“» (Деян. 17, 28). Однако священным учением используются эти авторитеты только как внешние и вероятные аргументы; но авторитет канонических Писаний используется для аргументации и должным образом, и как необходимый, а авторитет других учителей Церкви — как тот, который используется для доказательства должным образом, но только как вероятный. Ведь наша вера опирается на откровение, сделанное апостолам и пророкам, которые написали канонические книги, а не на откровение (если таковое было), данное другим учителям. Поэтому Августин говорит в письме к Иерониму (Письмо 82): «Только к тем книгам Писания, которые провозглашены каноническими, я научился испытывать благоговейный трепет и почтение, поскольку я весьма крепко уверовал, что никто из их авторов не заблуждался в написанном. Но других авторов я читаю в той степени, в какой они преобладают над другими святостью и ученостью, не полагая одинаково истинным то, что они изведали и написали».

Глава 9. Надлежит ли Священному Писанию использовать метафоры?