Направляющийся в Казань член секретной комиссии, лейб-гвардии Семеновского полка капитан-поручик Савва Маврин, спрашивал встречных дворян:

— Ради бога, объясните, что сие значит? Все куда-то спешат, куда-то передвигаются. Что за причина?

— Ах, сударь! — отвечали ему. — Да разве вы сами-то не понимаете? Наш вам совет, коль службой вы не обязаны, в Казань не ездить… вертайтесь-ка, сударь, обратно вспять.

При своем двухнедельном переезде от Петербурга до Казани Маврин наслушался немало беспокойных речей, испытал многие от крестьян угрозы:

«Ахвицер?! Имай его, братцы, да на березу!»

Впоследствии он доносил императрице: «Торопясь прибыть в Казань, некогда мне было всем буянам и предерзателям делать примечания и оных, забирая, отсылать к начальникам, да и невозможно в самом деле по причине множества их».

Казань переживала времена тяжелые. Тревожные слухи плыли, ширились, обыватель не знал, что делать. Губернатор одной рукой старался навести хоть какой-нибудь порядок, другой рукой, поддавшись общему настроению, успокоительные свои мероприятия первый же нарушал.

Так, в конце ноября, темной ночью, распахнулись дворовые ворота губернаторского дома, и двенадцать возов имущества Бранта тайно тронулись в более безопасное место — в Козьмодемьянск. А перед рассветом выехало туда же и все семейство его. «Эге-ге-ге», — подумал обыватель, пронюхав о сем происшествии, и впал в еще большее уныние.

Примеры заразительны. Вслед за губернатором и многие крупные казанские чиновники, а вместе с ними и скопившиеся в городе дворяне-беженцы принялись вывозить свое добро в тот же богоспасаемый Козьмодемьянск.

И вот разнесся по Казани слух (может быть, пустил его какой-либо затесавшийся в город Пугачёвец): «К городу царь Петр Федорыч с воинством подходит».

Этот слух — очередная выдумка, но жители поверили. И вот зашумела, замутилась Казань. Обыватель ударился в разгул и пьянство.

Губернатор перетрусил. 1 декабря он выпустил к гражданам оглашенное по церквам воззвание. Он объявил, что все слухи о приближении мятежников к Казани есть сущий вздор, что сам душегуб Пугачёв по сей день сидит под Оренбургом, а войско его вооружено дубинками, и что вообще Пугачёв «отнюдь не имеет толикого числа людей, как слух о том носится».

Но словам губернатора уже не давали веры. Не стесняясь, людишки выкрикивали в церквах:

— А почто ж он свое-то добро спозаранку вывез? Обман кругом!

Капитан-поручик Маврин, имевший от Бибикова поручение выведать, пока что путем неофициальным, настроение Бранта, пришел рано утром в губернаторский дом. И немало удивился: дом был пуст, в залах ни стола, ни стула. Маврина провели в кабинет. Он представился губернатору как старший офицер, командированный Петербургом в Казань, где он, Маврин, будет ожидать из столицы особых инструкций. О том, что он член секретной комиссии, Маврин умолчал. После краткого и ничего не значащего светского диалога он спросил:

— Что это значит, ваше превосходительство. Ваш дом подобен пустыне…

Уж не было ли вашему превосходительству какой тревоги?

— Да, господин капитан-поручик, тревога была и доднесь существует. Я всех отпустил в Козьмодемьянск, — ответил, виляя взором, Брант и пожевал губами.

— Что ж, очевидно, злодеи приближаются?

— О, да!.. Без всякого сомнения… И в великих толпах злодействуют.

— В великих, изволите молвить? — переспросил притворно удивленный Маврин. — Но ведь вы в своем воззвании как раз наоборот… Впрочем…

Да… — замялся он. — Значит, от этого самого и в городе почти никого из видных жителей не осталось?

— От этого от самого, — холодно ответил губернатор и незаметно стал нащупывать пульс на левой руке.

— А не находите ли вы, ваше превосходительство, что, отправив свое семейство, а также имущество в Козьмодемьянск, вы тем самым подали дурной пример гражданам?

«Дерзкий человек или круглый дурак», — подумал Брант и не ответил ему, только сердито стал жевать губами.

— Да, да, — продолжал Маврин настойчиво. — Все куда-то бегут, устремляются… Не все, а класс состоятельный… Но что же, ваше превосходительство, делать тем, коим бежать некуда и увезти нечего? Не остается ли им отпирать, в случае нашествия самозванца, ворота да встречать его?.. И, заметьте, не по предательству, а по необходимости, яко истинного гостя, чернь втуне не покидающего!

Губернатор от этих вызывающих слов какого-то… какого-то… петербургского щеголя поежился и, ощутив в области сердца боль, совсем затревожился. «Да уж полно, не соглядатай ли, подосланный по мою душу?..»

— подумал старик.

— А вы какого мнения, ваше превосходительство, по сему смутному казусу? — и Маврин, сказав это, окинул пристальным взглядом сановную персону.

Они сидели друг против друга в обширном кабинете. В ярко топившемся камине непрерывно постреливали еловые дрова. Губернатор, приняв надлежащую осанку, сухим тоном произнес:

— Милостивый государь, я не считаю нужным и возможным ответствовать вам на ваш несколько… эм-м… щекотливый вопрос… И прошу, молодой человек, принять в мысль, что перед вами не кто иной, как сам генерал-аншеф, — губернатор затряс головой и снова сердито зажевал губами.

Маврин нимало не смутился. Он был лично известен императрице, и ему казалось, что она ценила его как умного, исполнительного офицера, а также и первого великосветского танцора.

— Ваше превосходительство! — вздернув плечи и гордо вскинув голову, отвечал Маврин. — Я не осмелился бы докучать вашей особе праздными разговорами, но я обязан это сделать в силу данных мне лично её величеством инструкций: я член так называемой секретной комиссии, назначенной её величеством. Цель комиссии — расхлебать заварившуюся в ваших местах кашу. Я ничуть, ваше превосходительство, не теряю из памяти, что имею честь беседовать с генерал-аншефом, и счастлив уведомить вас, что на ближайших днях к вам прибудет в качестве главнокомандующего всем краем, охваченным мятежом, Александр Ильич Бибиков, тоже генерал-аншеф.

Покрытое старческим румянцем лицо Бранта то удивленно вытягивалось, то слагалось в подобострастную улыбку. «Ну, так оно и есть — соглядатай.

Гм… Гм…» — Губернатор встал и, крепко пожимая руку поднявшемуся Маврину, задабривающим тоном произнес:

— Очень рад сие слышать, господин капитан-поручик. Ведь мы с Александром Ильичом, мы с ним… как бы это вам сказать…

Собравшиеся в этот же день члены секретной комиссии: Маврин, лейб-гвардии Измайловского полка капитаны Лукин и Собакин, а в качестве секретаря — сенатский чиновник Зряхов, приступили к занятиям.

Ознакомившись с истинным состоянием края, секретная комиссия воочию убедилась в том, что правящий Петербург имеет совершенно превратное понятие об оренбургской трагедии, что местная власть в крае парализована и что опасный мятеж, охватив Оренбургскую губернию, начал перебрасываться и в Казанскую.