– Я тут во дворе слыхала, что на южном побережье саксы высадились, – ворчала служанка. – Вскорости в этой земле и за порог будет ступить страшно, какие уж тут разъезды!

– Не глупи, – оборвала ее Гвенвифар. – Саксы южного побережья связаны договором: они клялись не нарушать мира в землях Верховного короля. Они-то знают, на что способен Артуров легион, в Калидонском лесу они это хорошо усвоили. Думаешь, они не прочь еще раз задать работу воронам? Как бы то ни было, вскорости мы вернемся в Каэрлеон, а в конце лета двор переберется в Камелот, в Летнюю страну – а римляне благополучно удерживали этот форт против всех натисков варваров. И крепость эту так и не взяли. Сэр Кэй уже там: строит огромный зал, способный вместить Артуров Круглый Стол, чтобы всем рыцарям и королям сидеть рядом за трапезой.

Как королева и надеялась, служанка тут же отвлеклась.

– Это ведь неподалеку от твоего прежнего дома, верно, госпожа?

– Да. С вершины Камелота можно поглядеть на воду и на расстоянии полета стрелы различить островное королевство моего отца. В детстве мне даже случилось побывать на том холме, – промолвила Гвенвифар, вспоминая, как, совсем маленькой девочкой, еще до того, как ее отдали в монастырскую школу на Инис Витрин, она поднималась к развалинам древнего римского форта. В ту пору там не было ничего, кроме старой стены, и священник, конечно же, не преминул извлечь из всего этого урок о бренности людской славы…

В ту ночь Гвенвифар приснилось, будто она стоит на вершине Камелота; но берег окутали туманы, так что остров словно плавает в море облаков. А вдалеке различала она высокий Холм Инис Витрин, увенчанный стоячими камнями – притом что Гвенвифар прекрасно знала: священники обрушили стоячие камни почти сто лет назад. И, в силу странной прихоти Зрения, ей вдруг померещилось, что на вершине Холма стоит Моргейна, и насмехается, и хохочет над нею, и коронована она венком, сплетенным из ивняка. А в следующий миг Моргейна оказалась рядом с нею, на Камелоте, и перед ними расстилалась вся Летняя страна, до самого острова Монахов, а внизу виднелся ее собственный старый дом, где правит отец ее, король Леодегранс, и Драконий остров, одетый пеленою тумана. Моргейна же облачена была в невиданные, странные одежды, и венчана высокой двойной короной, и стояла она так, что Гвенвифар ее не вполне различала, просто знала, что она здесь. «Я – Моргейна Волшебница, – промолвила она, – и все эти королевства вручу я тебе как Верховной королеве, если ты падешь ниц и поклонишься мне».

Вздрогнув, Гвенвифар проснулась. В ушах ее еще звучал насмешливый хохот Моргейны. Комната была пуста и безмолвна; вот только служанка громко похрапывала на своем тюфяке на полу. Королева перекрестилась – и вновь легла и попыталась уснуть. Но уже на грани сна и бодрствования ей вдруг померещилось, будто вглядывается она в прозрачную, озаренную лунным светом заводь, однако вместо собственного ее лица в воде отражается бледное лицо Моргейны, и чело ее увенчано жгутами ивняка, вроде как на соломенных куколках в праздник урожая, что до сих пор делают поселяне, – но далека она, так, что не дотянешься. И вновь Гвенвифар села на постели и осенила себя знаком креста – и, немного успокоившись, задремала.

Разбудили ее слишком скоро; но, в конце концов, не кто иной, как она сама, упорно настаивала, чтобы выехать на заре. Одеваясь в свете светильника, Гвенвифар слышала, как по крыше барабанит дождь; однако, если в здешних краях пережидать непогоду, так они тут на целый год застрянут. Королева чувствовала себя подавленной, ее подташнивало, но теперь-то она знала причину – и украдкой погладила себя по пока еще плоскому животу, словно убеждаясь, что это – правда. Есть ей не хотелось, однако она послушно пожевала хлеба и холодного мяса… путь впереди неблизкий. А если под дождем ехать – удовольствие невеликое, то, по крайней мере, можно надеяться на то, что и саксы, и прочие грабители тоже носа за двери не высунут.

Она уже пристегивала капюшон самого теплого из своих плащей, когда вошла настоятельница. Церемонно поблагодарив за богатые дары, что Гвенвифар вручила ей от себя самой и от имени Игрейны, настоятельница перешла прямо к делу, ради которого и явилась с прощальным визитом:

– А кто ныне правит в Корнуолле, госпожа?

– Э… я не уверена, – замялась Гвенвифар, пытаясь припомнить. – Я знаю, что Верховный король, женившись, отдал Тинтагель Игрейне в безраздельное владение, чтобы ей было где голову преклонить, а после нее, думается мне, леди Моргейне, дочери Игрейны от старого герцога Горлойса. Мне даже неведомо, кто там сейчас в кастелянах.

– Вот и мне тоже, – отозвалась настоятельница. – Какой-нибудь слуга или рыцарь леди Игрейны, надо думать. Вот об этом я и пришла с тобой поговорить, госпожа… замок Тинтагель – ценный трофей, и не должно ему пустовать, иначе и в нашей округе вспыхнет война. Если леди Моргейна замужем и поселится здесь, так, сдается мне, все будет хорошо: я эту даму не знаю, но коли она – дочь Игрейны, так, полагаю, она – достойная женщина и добрая христианка.

«Зря ты так полагаешь», – подумала про себя Гвенвифар, и вновь в ушах ее зазвенел издевательский хохот из недавнего сна. Однако королева предпочла не отзываться дурно об Артуровой родственнице в беседе с чужим человеком.

– Так отвези королю Артуру мое послание, госпожа: должно кому-то поселиться в Тинтагеле. Доходили до меня слухи из тех, что передавались из уст в уста по всей округе, когда умер Горлойс, – дескать, есть у него сын-бастард и прочая родня, и кто-нибудь из них того и гляди попытается отвоевать эту землю. Пока здесь жила Игрейна, все знали, что замок – под рукою Артура, но теперь хорошо оно было бы, кабы Верховный король прислал сюда одного из лучших своих рыцарей – и, возможно, выдав за него леди Моргейну.

– Я передам Артуру, – заверила Гвенвифар и, уже выехав в путь, продолжала размышлять об услышанном. В управлении государством она разбиралась слабо, однако помнила: до того, как на престол взошел Утер, в стране царил хаос; и еще потом, когда Утер умер, не оставив наследника; наверное, и Корнуолл постигнет та же участь в отсутствие правителя, утверждающего благие законы. Моргейна – герцогиня Корнуольская, и должно ей править в Тинтагеле. И тут Гвенвифар вспомнила: Артур однажды сам помянул о том, что хорошо бы выдать сестру за лучшего его друга. А поскольку Ланселет небогат и своих земель у него нет, было бы куда как справедливо и уместно, чтобы в Корнуолле они правили сообща.

«А теперь, когда мне суждено родить Артуру сына, лучше всего и впрямь отослать Ланселета подальше от двора, чтобы никогда мне больше не видеть его лица и не терзаться думами, что не подобают замужней женщине и доброй христианке». И все-таки мысль о том, чтобы Ланселет женился на Моргейне, казалась ей невыносимой. Да жила ли когда-либо на этом свете такая великая грешница, как она? Гвенвифар ехала, спрятав лицо под капюшоном и не прислушиваясь к разговорам сопровождающих ее рыцарей, однако спустя какое-то время заметила, что отряд минует сожженную деревню. Один из рыцарей попросил дозволения ненадолго остановиться, отправился искать уцелевших и возвратился крайне мрачный.