По второму доводу:

Положение наших американских колоний в мире политических отношений может быть названо особенно выгодным (тут имелось в виду взаимно нейтрализующее соперничество Англии и США и хотя «соперничество» это часто было заключено в кавычки, Остен-Сакен был прав в том, что наличие Канады нам было выгодно. — С.К.)… Пока существует нынешний порядок вещей в Северной Америке, едва ли основательно опасаться захвата наших Колоний другой державой.

По третьему доводу:

…Несколько миллионов или даже десятков миллионов рублей едва ли имеют государственное значение в империи, имеющей около полумиллиарда ежегодного дохода и расхода и более чем полтора миллиарда долгу…»

Остен-Сакен делал очевидный вывод: «Через продажу наших американских колоний сложившееся исторически распределение североамериканского материка между тремя великими державами будет нарушено… Ныне благотворное для нас равновесие в северозападном углу Америки… будет разрушено безвозвратно».

В конце он писал, что «положительные выгоды» наших американских колоний принадлежат только будущему, «но, казалось бы, что нынешнее поколение имеет святую рбязанность сохранить для будущих поколений каждый клочок земли, лежащей на берегу Океана, имеющего всемирное значение».

Такая вот записка…

И такие вот дела.

«ОДНАКО тихоокеанская вялость высшей власти в какой-то мере искупалась нашей среднеазиатской активностью, — может заметить читатель. — Автор ведь сам начал с ее описания главу 9-ю».

Увы, и тут активность исходила не столько от Петербурга, сколько от энергичных русаков, далеких от столиц и столичных салонов!

Я уже упоминал о походах полковника Черняева, а сейчас к ним вернусь, чтобы показать, что ему приходилось действовать в Средней Азии так же, как Невельскому на Дальнем Востоке, то есть чуть ли не партизанским образом.

Михаил Григорьевич Черняев родился в 1828 году, то есть ко времени своих среднеазиатских походов ему не было и сорока… В 1865–1866 годах он назначался военным губернатором Туркестанской области, а почему перестал им быть, сейчас скажу…

Потом он издавал вместе с отставными генералом Фадеевым и полковником Комаровым газету «Русский мир» (как сообщает 2-я БСЭ — «реакционную»). Последний, к слову, из этого «трио» — Виссарион Виссарионович Комаров был представителем известной военной династии Комаровых, видным деятелем славянофильства, популярным в России и в заграничном славянском мире.

Газета «Русский мир» стояла в оппозиции к реформам военного министра Милютина, что само по себе ни о чем не говорит — в целом-то реформы были нужны и верны, но даже через двадцать лет после Крымской войны реформированная русская армия оказалась не очень-то боеспособной даже на восточном театре военных действий. Так что запальчивость трех отставников была в чем-то, возможно, и к месту.

Накануне Русско-турецкой войны Черняев по представлению Александра был назначен главнокомандующим сербской армией в сербско-турецкой войне (там с ним был и Комаров). Но славы генерал на том не заработал — сербы терпели поражения, а был ли в том виновен Черняев, сказать сейчас тоже сложно.

Позднее Черняев стал основным прототипом (вместе с генералами Фадеевым и Гурко) выведенного в «Современной идиллии» Салтыкова-Щедрина генерала Полкана Самсоновича Редеди («…Вспомните, что Редедя Сербию освобождать ходил, всю Россию взбаламутил… Боевая репутация Редеди была в значительной мере преувеличена. Товарищи его по дворянскому полку, правда, утверждали, что он считал за собой несколько лихих стычек в Ташкенте, но при этом как-то никогда достаточно не разъяснялось, в географическом ли Ташкенте происходили эти стычки или в трактире Ташкент, что за Нарвской заставою…»).

Однако ирония великого нашего сатирика тут была вряд ли к месту — «стычки» Черняева происходили в Ташкенте географическом. И вот на каком политическом фоне…

Наша активность в Средней Азии объяснялась не столько внятным пониманием геополитической и государственной ее необходимости высшей властью, сколько… желанием отвлечь внимание Англии от русской Польши (англо-французами подстрекаемой).

До этого не только ведомство Горчакова, но даже военный министр Милютин более чем прохладно относились к предложениям генерал-губернаторов Западной Сибири и Оренбурга по Средней Азии.

А генерал-губернатор Оренбурга Александр Павлович Безак еще в 1861 году в записке Милютину предлагал наступательную тактику, и именно он предложил соединить Оренбургскую и Сибирскую укрепленные линии. И именно благодаря Безаку была учреждена в 1861 году Сыр-Дарьинская линия.

Безак был не просто генералом — он был сыном высокообразованного и деятельного чиновника Павла Христиановича Безака и Сусанны Яковлевны Рашетт, дочери известного скульптора Жана Доминика Рашетта, обрусевшего француза, профессора петербургской Академии художеств.

Отец Александра Павловича сотрудничал с Беклешовым, Прозоровским, Багратионом, Сперанским (после ссылки последнего он ушел в отставку и, занявшись коммерцией, очень разбогател).

Дед Безака — Христиан Христианович, профессор философских, политических и исторических наук в Петербургском сухопутном кадетском корпусе, происходил из старинного славянского рода Безацких, изменивших фамилию на немецкий лад в период Реформации. Поступив в русскую службу в 1760 году, тридцати трех лет от роду, он был уважаем и ценим Екатериной и стал одним из «первопожалованных» кавалеров ордена Святого Владимира.

Поэтому у внука такого деда был далеко не провинциальный кругозор, и на русские перспективы в Средней Азии он смотрел воистину державно, то есть широко и комплексно.

Безак писал Милютину, что при умной линии поведения Россия получит и новую надежную государственную границу, и возможность дешевого снабжения фортов на Сыр-Дарье продовольствием и лесом, и месторождения свинцовых руд.

Вот кому бы в министрах ходить, и необязательно — в военных! Позднее — в 1865 году, Безак был, правда, назначен командующим войсками Киевского военного округа и генерал-губернатором киевским, волынским и подольским. И на этом посту он серьезно подрезал крылья польским помещикам (у крестьян в результате его жестких выкупных мер оказалось 4 миллиона десятин земель). Но проводил он такую линию недолго — в 1868 году выехал по делам службы в Петербург и там (надо же, как совпало!) скончался — всего-то шестидесяти семи лет от роду.

Так вот, Александр Павлович Безак предлагал в Средней Азии энергичность. Дмитрий Алексеевич Милютин считал все это «несвоевременным».

Что же до Горчакова, то он вообще сопротивлялся наступательной тактике в Средней Азии. Милютин позднее вспоминал, что Горчаков «чуждый самых поверхностных сведений об Азии (и о Русской Америке, добавлю уже я. — С.К.), не хотел даже вникать (н-да! — С.К.) в обстоятельства, вынуждавшие нас по временам принимать военные меры на Азиатских наших окраинах, и приписывал всякое военное предприятие своеволию местных военных начальников, стремлению их к боевым отличиям и наградам (вольно же было светлейшему князю Горчакову, увешанному орденами до пупа и достигшему чина канцлера, обвинять в подобном пропыленных пограничных офицеров! — С.К.)».