Элизабет и Кэтрин одновременно повернули головы в сторону окон, потом уставились друг на дружку.

– Не вижу ничего особенного, – протянула Кэтрин.

– Я тоже. Принеси-ка из моей шкатулки для шитья мерную ленту, – удивляясь сама себе, сказала Элизабет. Она понадобится Трэдду, – поспешно добавила Элизабет. – Пойду взгляну, как там с ужином.

Первого июля, когда у Трэдда начались каникулы, все было уже готово к переезду на остров. Наконец-то, с облегчением думала Элизабет. Трэдд прожужжал ей все уши рассказами о Фицпатрике, он без конца повторял его имя и ни о чем другом, казалось, говорить не мог. С Кэтрин дело обстояло еще хуже. Она восторженно преклонялась перед Фицпатриком как перед романтическим кумиром. Все в нем вызывало у нее восхищение: и неотразимое обаяние, и экзотическое прошлое, и курчавая шевелюра. «Он похож на поэта», – повторяла она задумчиво. Фицпатрик являлся каждый четверг, когда Кэтрин устраивала чаепитие, но частенько приходил и вместе с Трэддом после окончания школьных занятий – поработать над окаменелостями, вывезенными из Карлингтона. Коллекция предназначалась для украшения классной комнаты в заведении доктора Портера.

Элизабет не могла не признать поведение Фицпатрика безукоризненным. Но чем-то он ее настораживал, а увлеченность Кэтрин причиняла серьезное беспокойство. Стоило Фицпатрику перешагнуть порог, как комната наполнялась незримыми токами, и Элизабет охватывало предчувствие близкой опасности. Но вот семейство обосновалось на лето у моря, и у Элизабет словно гора с плеч скатилась, в таком напряжении она пребывала с того самого момента, когда Фицпатрик взорвал своим появлением мирный, размеренный ход их существования.

Однажды после обеда Элизабет задремала в гамаке. Сквозь сон ей послышался голос Фицпатрика, произносящий что-то нараспев. Элизабет безотчетно улыбнулась – речь его звучала странно и мелодично.

– …заколки для волос моих… и башмаки зеленой кожи…

Сладко потянувшись, Элизабет открыла глаза. Фицпатрик не исчез. Он стоял перед ней и продолжал декламировать.

– Боже милостивый! – вскрикнула Элизабет. – Как вы сюда попали?

Она попыталась выбраться из гамака, но Фицпатрик помешал ей это сделать.

– Я пришел поговорить с вами о вашем сыне. А вы знаете, что очень похожи на очаровательную кошечку, когда вот так потягиваетесь? Окажись у меня под рукой молоко, я бы непременно налил вам полное блюдечко.

Элизабет вскочила наконец на ноги. От гнева у нее перехватило дыхание.

– Да как вы смеете? – выпалила она. Фицпатрик улыбнулся, что только подхлестнуло ярость Элизабет. Она-то думала, что избавилась от него… А у него хватило наглости подкрасться исподтишка, говорить в лицо всякие дерзости, мало того, еще и потешаться, будто над дурочкой. Нет, всему есть предел! В жизни не встречала ничего более возмутительного…

– Подлинно царственный темперамент, Богом клянусь! – продолжал Фицпатрик. – Дивное зрелище, дивное. Отрубить ему голову, коли на то ваша королевская воля… Но только сперва выслушайте меня. Если вам дорог ваш сын.

При этих словах Элизабет вновь обрела дар речи:

– Вы и рта не раскроете, чтобы меня не оскорбить, невозможный вы человек! Как можете вы заикаться о моем равнодушии к сыну? Выкладывайте живо, что у вас там, и убирайтесь из моего дома куда хотите.

– Но мне нужно многое сказать, а вы, я вижу, не очень-то расположены слушать. Давайте, я зайду как-нибудь в другой раз?

– Вас больше и на порог не пустят! Фицпатрик покачал головой.

– А вот это зря. Вы потом локти будете кусать из-за того, что не выслушали меня. Итак, какой перед вами выбор? Либо я прихожу снова, либо приношу вам нижайшие извинения и остаюсь. Трэдд сейчас плавает, но скоро вернется – небо хмурится.

Сделав над собой невероятное усилие, Элизабет подавила клокотавшую в ней ярость.

– А это очень важно, то, что вы намерены сообщить?

– Очень. Ваш сын незаурядный мальчик.

– Тогда садитесь и рассказывайте.

– Можно обойтись без нижайших извинений?

– Не будьте ослом! – взорвалась Элизабет.

– Хорошо, – покорно согласился Фицпатрик. – Я постараюсь, хотя не обещаю.

Фицпатрик опустился в кресло. Лицо его стало серьезным, даже как-то постарело. Элизабет никогда не видела его таким. Она села напротив. Гнев улетучился, беспокойство за Трэдда охватило все ее существо.

– Говорите же! – с нетерпением попросила она.

– Да вы не тревожьтесь! – торопливо начал Фицпатрик. – Пугать вас я не собираюсь. Кроме хорошего, мне нечего сказать о Трэдде. Я знаю только одно: мальчик он незаурядный, одаренный.

Голос Фицпатрика звучал так же, как и во сне, – нараспев, словно следуя причудливой мелодии, да и слова казались Элизабет странными, незнакомыми. Фицпатрик не хвалил мальчика, как это обычно делается, за храбрость, мужество или выносливость. Нет, по мнению учителя, Трэдд отличался умом, чуткостью восприятия и жаждой знания.

– Именно поэтому он чувствует себя неуютно. Его тянет читать, а не играть в войну, как других сверстников. Он скрывает свои наклонности – и довольно искусно. Никто не подозревает в нем чужака. Но сам он прекрасно отдает себе в этом отчет. Он знает, что устроен иначе, и есть опасность, что он начнет таить свои истинные пристрастия от самого себя. И тогда ему придется распрощаться с теми особыми свойствами души, которые отличают его от прочих.

Элизабет, сдвинув брови, напряженно ловила каждое слово в попытке уяснить сказанное.

– Под особыми свойствами я отнюдь не подразумеваю того, что имели в виду древние греки, – поспешно уточнил Фицпатрик. – Трэдд начнет увлекаться девушками, когда станет постарше. Волноваться вам незачем.

Элизабет решительно не понимала, о чем идет речь.

– О невинная голубка! – Видя ее явное замешательство, Фицпатрик рассмеялся. – С этим у Трэдда все будет в порядке. А до вашего сведения я хочу довести вот что: Трэдд на голову выше всех своих ровесников. Интеллектом он превосходит многих взрослых. Образования ему недостает, но это дело поправимое.

– Тогда в чем загвоздка? Ведь он учится в школе.

– Трэдд учится в школе, где солдат ставят над учеными и поэтами. Он живет в обществе, где ценится только успех, а борьба и стремления ничего не значат. Трэдд еще слишком молод, чтобы самостоятельно избрать себе в удел наслаждение мыслью. Он слишком полагается на верования стада. – Фицпатрик резко подался вперед, стараясь внушить Элизабет свою убежденность. – Вы помните, – настойчиво спросил он, – как научились читать?

Элизабет кивнула.

– Для вас это было волнующим открытием, правда? Вам не казалось, что вы обрели какой-то волшебный дар?