Она не могла и подумать о том, чтобы встать с кровати. Даже с помощью Карла она не была в состоянии начать день, ни этот, ни следующие за ним. Она лежала под одеялом и плакала от жалости к себе. А почему бы и не поплакать? — спрашивала она себя. Кто еще пожалеет ее? Она вытерла глаза о кончик пуховой подушки и накрыла ею свою голову. Через некоторое время она снова погрузилась в сон.

Карен лежала на белой подушке, но потолок над ее головой стал вдруг черным. Подушка покачивалась, и она поняла, что была в море. Море было белым. Она находилась в чем-то вроде корзины или лодочки, качающейся на волнах. Небо было покрыто мраком, а вокруг простиралось молочно-белое бескрайнее море. Она плакала от одиночества, и слезы лились в корзинку. Она поняла, что если будет продолжать реветь, то потонет, но не могла остановиться. В этот момент она услышала, что плачет кто-то еще. Плач доносился из маленькой лужицы на дне лодочки. Она наклонилась, опустила руки в теплую воду лужицы и вытащила оттуда младенца. Ребенок посмотрел на нее своими раскосыми черными глазами. Он узнал ее, а она узнала его. Карен крепко прижала малышку к груди, и обе перестали плакать.

Она проснулась, прижимая к своей груди подушку.

Карен упаковывала вещи, когда услышала какой-то шум в гостиной. Эрнеста уже ушла; Карен похолодела от страха. Раздался голос Джефри. Как это ни смешно, но страх пропал: это было лучше, чем грабитель или насильник, подумала она и прошла из спальни в гостиную.

Джефри сидел на одном из стульев за трапезным столом с кипой аккуратно разложенных бумаг. Бумаги, обивка стула и его лицо было одного и того же бледного цвета.

— Что это? — сказала она, потому что ей нечего было больше сказать. — Что тебе надо?

— Общения, — сказал он.

Он не двигался с места, и несмотря на его бледный вид, голос его звучит твердо.

— Не получится, — сказала она и несколько опасаясь его, повернулась и пошла обратно в спальню.

— У тебя нет выбора, — сказал Джефри. — Это просто необходимая информация.

Карен резко обернулась.

— О чем ты? — спросила она.

— Поскольку ты глуха к доводам, — сказал он, — то мне не оставалось ничего другого. Я встретился кое с кем из наших служащих и членами твоей семьи. И мы пришли к соглашению. Их и моя доля акций вместе перекрывают твою. Мы продаем компанию, не спрашивая твоего согласия.

На минуту она лишилась дара речи, но нелепость ситуации и наглость их претензий были настолько очевидны, что это вызвало у нее прилив энергии.

— Это смешно и нелепо. Уолпер не согласится покупать наше предприятие без меня. Ему нужны я и мое имя.

— Он получит его, — сказал Джефри. — Оно принадлежит всем нам, и пусть без тебя он заплатит не так много, как обещал, но все равно нам этого будет достаточно.

Карен уставилась на него в недоумении. Она не могла поверить услышанному.

— О чем ты толкуешь?

— Мы собственники Карен Каан, — объяснил Джефри. — У меня есть тридцать процентов акций предприятия, что вместе с акциями моей семьи и акциями сотрудников, которые ты сама и отдала им, вместе с долею Мерседес и…

— А кто же будет дизайнером?

— Кому какое дело? Найдем кого-нибудь. Билл говорил что-то о Норис Кливленд.

— Норис? Ты шутишь?

— Нет, почему? Она очень заинтересована. И она может работать под тебя. Покупатели вряд ли заметят разницу, Карен. Они покупают марку, а не товар. Этого им достаточно. А это как раз то, что Уолпер и хотел получить от тебя. Уолпер здорово сбросил цену, но мы все же получим достаточно много. Это лучше, чем полностью потерять наш бизнес.

Карен мигала от удивления и наглости Джефри. Значит, все, что Билл говорил ей о том, что он покупает ее талант, что испытывает глубокое уважение к ней и своим покупателям, было дерьмом и наглой ложью? На это можно было рассчитывать только тогда, когда с ним было по пути. Но… Джефри? Это невероятно.

— Вы не сможете сделать этого, — сказала она мужу. — Я подам в суд. Роберт уже предлагал…

— Роберт и Соуки уже подписали наш договор. Моя мать, кое-кто из твоих работниц, Лиза и твоя мать — все согласны. Ты абсолютно ничего не можешь сделать.

— Лиза? — спросила Карен. — Моя мать?

Ну это было уже слишком! Карен тяжело опустилась на стул. Белл! Но почему она этому удивлена? За Белл было последнее слово, она пустила в нее последнюю стрелу. Карен задыхалась и дрожала от негодования.

— Вы можете отнять мою компанию, но не можете отнять мой талант. Я пойду работать в другое место.

— Делай, что хочешь, Карен. Но не думай, что ты можешь делать что-либо под именем Карен Каан. Твое имя принадлежит нам. Ты сама подписала это в корпоративных обязательствах задолго до предложения от Norm Со. Теперь контроль за предприятием в моих руках, и я могу делать с твоим именем все, что захочу.

Белл. Белл и Джефри. Действуя сообща, они обокрали всю ее жизнь. Сейчас Карен сожалела, что когда-то давно запретила Джефри держать револьвер в квартире. Она с таким удовольствием пристрелила бы его, что пожизненное заключение не казалось бы слишком высокой ценой за это.

— Все документы здесь, — сказал Джефри, собираясь уходить. — Не пытайся проникнуть в офис. Я сменил охрану, тебя не пустят. Жанет ушла, а также Кейси и Дефина. Теперь все в моей власти. Ты, конечно, получишь причитающуюся тебя долю. Роберт проследит за этим.

По счастью, она смогла удержаться на ногах, пока он не ушел. Но когда Карен услышала, как Джефри вошел в лифт, она прислонилась к стене и медленно сползла на пол.

Карен была одна в доме. Джефри ушел, оставив только те официальные бумаги, которые лишали Карен всех ее прав. Она была ограблена и думая о прошлых планах, поняла, что ей придется менять их.

У нее будет достаточно денег и будет место, где жить. Сколько бы Уолпер ни заплатил за К. К. Inc. и как бы он ни уменьшал ее долю, на жизнь ей хватит, но у нее не будет ни ее имени, ни работы.

Карен лежала на спине на своем белом диване, одна рука свесилась с дивана и касалась пола. Лежа в темноте, она смотрела вверх на потолок, и ей казалось, что сквозь тьму она видит свои модели: подвенечное платье Элизы Эллиот, наряды из разных материалов и для разных сезонов, даже модели, сделанные для Парижа. Она вспомнила павильон на площади Вогезов, когда ей было так страшно увидеть там свое имя, напечатанное на афишах. А теперь все стало странным. Теперь ее имя перешло к ним. Норис Кливленд будет копаться в ее моделях, в ее записях и набросках. Карен представила себе, как Джефри выдает за модели Карен одну из моделей Норис, разукрашенную ее дурацкими пуговицами, или новое платье фермерши ядовито-желтого цвета. Заметят ли люди разницу? Сейчас, в этом темной комнате, Карен почувствовала, что она краснеет. Что это? Смущение? Злость? Или то и другое вместе?