целыми днями спала, наглотавшись таблеток, которые она теперь пила горстями. Как давно Ленка превратилась для него в обузу, надоевший воз, который он был обречён везти до конца своих дней? Он и сам не мог сказать. Сестра Аллка воспринимала Ленино состояние как симуляцию: Ленка нарочно так себя ведёт, потому что ничего не хочет делать, она прикрывает болезнью лень, хочет, чтобы с нею носились, отстали, с неё, мол, взятки гладки. Эрик разговаривал с врачами, и совсем не верить в душевную болезнь жены не мог, но что-то всё-таки в Аллкиных рассуждениях было, тем более, что с посторонними Ленка вполне могла себя взять в руки: «Да, да, конечно, передам, он скоро придёт… Ему можно позвонить». Люди разговаривали с ней как с нормальным человеком, но Эрик-то знал, что чаще всего она ему ничего не передавала, забывала о самых важных вещах, ей ничего нельзя было поручить. Ленка выбрасывала дорогие ему вещи, важные конверты, а потом не могла объяснить, зачем она это сделала, просто тупо молчала, и тогда ему казалось, что она нарочно. Иногда он заставал её обмоченную, в мокрых штанах на мокрой кровати, она спала и похрапывала. Приходилось её будить, заставлять идти мыться и в душ. За что ему это? Эрик себя жалел, никакой ни любви, ни жалости он к Лене не испытывал, только раздражение и чувство безысходности от того, что не может быть хозяином своей судьбы. Дочь Инка, родившая ещё двух детей, близнецов, у них почти не бывала, мать не навещала и мало ей интересовалась. Эрик этого не понимал, как так можно… Но Инка была непреклонна: мать – это мать, но она как бы не её забота. Он так никогда и не понял, на каком этапе испортились их отношения, была ли для этого причина, или обе женщины просто были холодными и эгоистичными сучками, никого не жалеющими и не любящими. Он даже склонялся ко второму варианту. В его семье всё было по-другому. Когда дети были совсем маленькие Инка их иногда привозила и Эрик с удовольствием с ними возился, играл, брал гулять. Ленка сидела на диване, лениво комментировала то, что происходило в квартире, но никогда их не умывала, не готовила им что-нибудь, не брала на колени, не высмаркивала нос. А ещё она просила называть её Леной, а не бабушкой. Не хотела она быть бабушкой, не нравилась ей эта роль. Внуки были ей явно в тягость и Лена этого не скрывала. А Эрику малыши нравились, он находил их забавными, умными, намного умнее, чем были в этом возрасте его ровесники. Жаль, что теперь он ребят почти никогда не видел. На мать Инке было совсем наплевать, а его она дедом не считала. Что ж, понятно, тут и обижаться не следовало. Известие о маминой душевной болезни Инка восприняла спокойно: ну что удивляться, она всегда была не в себе… В его семье никто бы так не сказал. Родственники его жалели, но считали, что он сам виноват. И он, разумеется, был виноват, хотя думать так Эрику было неприятно.

А у Юльки в Москве произошли небывалые перемены. Она вдруг расцвела и стала богатой бабой. Такого никто не ожидал. В начале 90-х Юля, гражданка Франции, оказалась в Москве в довольно бедственном положении. Они с Женей жили в квартире, доставшейся ему от родителей, на Тверской-Ямской, в старом доме. Неуютная запущенная квартира, нуждающаяся в ремонте, который не на что было делать. Юля с трудом привыкала к Москве, к постоянному безденежью, к высоким профессиональным притязаниям фотографа Жени, годами сидевшему без работы после неудачной эмиграции в Америку. Женя считал себя художником, работы его востребованы не были, но идти работать только, чтобы заработать на хлеб, он не хотел, перебивался случайными заработками, халтурой, которую ему время от времени предлагали друзья. Юлька, чисто случайно узнав от кого-то, что в Москве открываются издательства иностранных глянцевых журналов, ютящихся в одном офисе, пошла туда предложить свои услуги. Какие услуги могли понадобиться «Метрополитену», «Вогу» или «Плейбою» она и понятия не имела. Всё-таки она была француженкой, говорила по-французски и по-английски, могла их «представлять», где, как, зачем… Посмотрим. В общем, нарядилась как можно более стильно, и пошла. Как ни странно, её пригласили в кабинет, стали задавать разные вопросы, спросили, знает ли она что-нибудь о рекламе. Юля ничего не знала, и они это поняли. Как ни странно, ей кое-что предложили. Она должна была искать крупных бизнесменов, встречаться с ними, и уговаривать помещать за довольно большие деньги рекламу их предприятий и продукции в заграничных «глянцах». Процент от размещения рекламы, небольшой процент, должен был идти Юле. Нет размещения – нет денег. А вот испытательный срок есть, три месяца: никого не найдет и не уговорит – до свидания, ничего личного. Их это ни к чему не обязывало. За старания вежливый дядька даже не обещал ей платить. Юля попыталась выяснить, откуда ей брать информацию о бизнесах, но ей сказали, опять вежливо, что это её проблемы.

Тогда выпускались какие-то каталоги, справочники московских бизнесменов. Юля звонила, но дальше секретарши никуда не продвигалась. Секретарши даже не желали слушать её сбивчивых представлений. «Нет, нам не нужна реклама в ваших изданиях, спасибо», – таков был стереотипный ответ. Юля сменила тактику, и сама начала ездить на предприятия. Представлялась, ждала в приёмных, ловила боссов, выходящих из кабинетов. Несколько реклам ей удалось разместить. Она хорошо помнила, как ей это удавалось. Легко и банально. Девушка, желающая поговорить, «я у вас не займу много времени…», интриговала. Юля объясняла суть своего вопроса, но смотрела при этом так многообещающе, что пожилые толстые дяденьки велись. Им не было дела до пользы дурацкой рекламы в «Плейбое», они в неё не верили, а вот девушка их интересовала. В ней было чтобы необычное, редкое в той Москве 90-х, с проститутками и дорогим «эскортом». Эта была другая, действительно какая-то заграничная, с лицом нерусского типа, тонкая, уверенная в себе, ни на чём не настаивающая, легко меняющая тему, западная женщина. «Не хотите – не надо. Я пойду. Спасибо за ваше время… Спасибо, что выслушали… Спасибо, что обещали подумать…» Девушка продавала услугу, но не продавала себя. Дядькам совершенно не хотелось её терять и они, осведомившись, сколько стоит «услуга», подписывали бумажку. «А может сходим с вами поужинать?» – просили они, заранее настраивая себя на отказ. «Да, конечно, мы должны отметить наше сотрудничество». Для ресторана Юля одевалась по-другому, была весела, обворожительна и совершенно естественна. Очередной дядька был