готов ещё что-нибудь подписать. Такой девушки он пока не встречал. Заказы стали закономерностью. В Юле было что-то такое, что для таких дел как раз и нужно: светскость, умело направленная напористость, умение представить рекламу нужным, необходимым делом, залогом успеха. Она как бы представляла западные стандарты успешного бизнеса, она «научит, как надо, без неё никуда». Это раньше реклама не имела никакого значения, а сейчас в современном мире не так. Хорошо, что она на них вышла, а то у них ничего бы не заладилось. Да, это немаленькие деньги, но кто не платит, тот не выиграет, а они с помощью самых читаемых на Западе, а сейчас и у нас, журналов, выиграют. Между делом Юля открывала дядькам кое-что из своей биографии. Это их завораживало: жила во Франции, Канаде, знает языки… Она дурь не посоветует. Юлю взяли в штат и теперь она возглавляла большой рекламный отдел с подчиненными и секретаршами. Лекции по рекламе в Школе экономики, симпозиумы и конференции за границей. Юля считалась специалистом и много зарабатывала. Заработки Эрики удивляли, прямо-таки ставили в тупик. Юля с Женей продали две квартиры, оставшуюся от жившей в Америке матери и его, родительскую на Тверской-Ямской, и купили замечательную, хотя и небольшую в самом центре на Страстном бульваре. Он не спрашивал, но было очевидно, что денег они доложили немеряно, потом, как тогда говорили, евроремонт, мебель… Юля покупала себе вещи по астрономическим ценам. Особые такие вещи, совершенно неброские, без вульгарных декольте и разрезов до задницы, без ультракоротких мини, едва прикрывающих трусы, всё стильное, простое, из натуральных тканей, но от всемирно известных кутюрье. Юля относилась к тому редкому разряду женщин, которые вовсе не обязаны сидеть на диете и блюсти фигуру. Фигура просто была и не нуждалась в неусыпном попечении: средний рост, стройные ноги, небольшая, но рельефная грудь, плоский живот. Юля делалась старше, но её возраст был практически не заметен: Юля в тридцать и Юля в сорок выглядела одинаково прекрасно. На ней могла быть юбка за 300 евро, купленная в Париже в бутике. Если её спрашивали, зачем такая дорогая одежда, не всё ли, дескать, равно, Юля неизменно отвечала, что её «прикид» – это спецодежда, необходимость, иначе нельзя. Весь её бизнес был основан на том, как она выглядит. Эрик понимал, что это правда, он совершенно не знал и не понимал мир рекламы в глянцевых журналах, но, наверное, там такие глупости, как юбка за 300 евро или кофточка за двести, были важны. Проходя мимо дорогих бутиков, куда он сроду не заходил, Эрик задавался вопросом: ну кто там покупает? Для чего? Женщины сумасшедшие… Оказывается, там покупали такие, как его Юлька. Однажды он приехал в Москву и долго наблюдал, как Юля суетится с ужином: Женя сидел на диване, пытаясь развлекать его беседой, а у Юли что-то шкворчало на сковородке, открыли вино, на столе появились несколько сортов дорогого французского сыра, и ещё чёрная икра. Икра влажно блестела в только что открытой большой банке. Раньше из таких банок в хороших гастрономах покупателям отвешивали по 100 граммов, маленькой лопаточкой клали чуть густой чёрной массы на пергамент. А теперь Юля открыла банку, сначала сняв плотную широкую резинку, и положила в неё столовую ложку: «Ешьте, давай пап, вот хлеб, если хочешь». Эрик растерялся. Вид открытой полной банки с самым дорогим продуктом в мире его насторожил. Было, впрочем, видно, что икра для них не невидаль, может быть, её купили специально для него, но вовсе не в первый раз. Но чтобы вот так подать… с ложкой, «икру есть ложкой…», в этом было какое-то неприличие, дурновкусие, купечество. Эрику показалось, что Юля хотела пустить ему пыль в глаза. Он потом ночью вспоминал их трудовую и в общем-то бедную семью, но вместо того, чтобы искренне порадоваться дочкиному благополучию, он испытывал смутное чувство стыда. Надо же, мама работала от зари до зари, отец семь лет проработал на Сахалине, он сам столько лет учился… У него профессия, степень, разработки, патенты, научная репутация, а она? Что она сделала, чтобы есть икру ложкой? У неё ни образования, ни умений, ни навыков, ничего… Сидит по ресторанам, строит глазки и заговаривает зубы, блещет в своих нарядах, коленки показывает, смеется, улыбается… Или что там она ещё делает? Убеждает как купить у них рекламу? Эрик не мог помешать себе так думать. При этом он знал, что вся его семья тоже так думает. Юльке не завидуют, даже рады за неё, но уважения её деятельность не вызывает, вот именно «деятельность», которую даже работой трудно назвать. Конечно, это была профессия, не существовавшая раньше, Юлька оказалась в этой профессии умелой, у неё получалось то, что ни у кого из них не получилось бы… Но в его семье все были профессионалами, а она? Её тоже следовало считать профессионалкой? В этом у него уверенности не было. Почему-то было обидно за себя самого, на него деньги так не сыпались. Он проводил свой рабочий день в лаборатории, а она где? В ресторане и на светских посиделках, где можно встретить потенциальных заказчиков?

Даже Женя был профессионал. Общего языка Эрик с ним не нашёл: сутулый, какой-то пожухлый немолодой мужчина, небольшого роста, с едким самодовольным выражением лица. Женя, как и все творческие личности, считал себя избранным, талантливым и не оценённым. Свой снобизм он не скрывал. Он был – фотограф-модернист, умеющий работать в высоком и низком ключе, пробующим себя в пиктореализме и в импрессионизме, у него выставки… А остальные – быдло, которое щёлкает своим телефоном разные тупые «селфи». Женины работы почти не покупали, и деньги он зарабатывал тяжёлым неинтересным трудом: преподавал почасовиком в ГИТИСе. Юля зарабатывала настолько больше него, что получалось, что он живет за её счет. У Жени были комплексы, говорить он мог только о своих работах, показывал их Эрику, но Женины работы ему решительно не нравились: тусклые, чёрно-белые размытые фотографии, с едва различимыми урбанистическими очертаниями. А Юля, похоже, его любила, обихаживала, была предупредительна и нежна. Какой же он неказистый, неспортивный, самовлюблённый, равнодушно принимающий Юлины заботы. Бывает же такое, и что Юлька в нём нашла? И Эрик сам же отвечал себе на свой риторический вопрос: таким бабам, как его дочь, категорически противопоказаны нежные и любящие, они из них начинают вить верёвки и в итоге бросают. Юлька, скорее, стерва, их надо уметь под себя подмять, тогда они делаются шёлковыми. Его Ленка – стерва эгоистичная, но подмять её не получилось.