– Сейчас трудно разграничить сферы интересов, – ответил за всех Эйтингон.

– А вы не заступайтесь за них. Не заступайтесь. Так как нам понимать Грифона?

– Грифон сообщает, что им на самом высоком уровне получены гарантии пассивности, насколько это, конечно, возможно, финской армии в районе Ленинграда. А также обещание не резать сообщение с Мурманском. Это во-первых.

– Хорошо. Что во-вторых?

– Посредничество в возможных переговорах с Германией Хельсинки отвергает.

– Это не хорошо и не плохо, – в сосредоточенном раздумье проговорил Сталин. – Это как есть. Это, наверное, подтверждает искренность Маннергейма по первому вопросу. Как вы считаете?

– Мы это узнаем в самое ближайшее время по обстановке на Северо-Западном фронте, – ответил за всех Эйтингон.

– А вы так и будете молчать? – не без издевки произнес вождь, сверля взглядом заместителей наркома Берии, который, кстати говоря, даже не подозревал, что обсуждается сейчас в кабинете Сталина.

– Грифон докладывает, что ожидает встречи с Крестным. Крестный – это генерал Степанов, – решился вставить свое слово Фитин. – После встречи Грифон будет работать над привлечением Вальтера на нашу сторону.

– Это я и без вас понял, – по-прежнему строго перебил его Сталин. – А кто мне скажет, как понимать слова «дома лучше»?

– Такой ключевой фразы мы не обговаривали. Считаю, что это часть русской поговорки: «В гостях хорошо, а дома лучше», – точно и правда заступался за своих начальников Эйтингон. – Это подтверждение готовности работать. И готовность вернуться домой в самое ближайшее время. Это некая экстравагантность в речи бывшего царского офицера.

– Генерала, – поправил вождь.

– Так точно, генерала, – подтвердил Эйтингон.

– Сообщите Грифону о присвоении очередного воинского звания. Я почему-то доверяю Грифону, – чуть помолчав, сказал вождь. – Как, впрочем, верю и Маннергейму. Если он так ответил Грифону. А вы?

Понимая и осознавая разность того, что говорится вслух и что думается на самом деле, все чекисты молчали. С одной стороны, что им оставалось делать, как не верить, если сам вождь доверяет Суровцеву. Но все присутствующие понимали, что слова Сталина о доверии ровным счетом ничего не значат. Молчать было опасно, но все же предпочтительнее, чем быть доверчивым в таком непростом деле. И тем более признаться в этом. Точно издеваясь над присутствующими, вождь продолжал:

– Людям доверять надо, товарищи! Мы же с рыцарями имеем дело. А настоящие рыцари, как свидетельствует история, редко нарушают данное слово. Не в пример некоторым товарищам.

1919 год. Декабрь. Томск

Ночь была необычайно темной, но машинист паровоза точно рассчитал тормозной путь состава. Предпоследний вагон «золотого эшелона» оказался напротив большого костра, сложенного из сухого верхушечника – верхних, не нужных в строительстве частей дерева. Треск костра гулко разлетался на морозном воздухе.

– Работаем! Работаем, братцы! – подбадривал солдат капитан Соткин и сам вместе с подчиненными таскал ящики.

Солдаты по четверо носили ящики от вагона до саней, с трудом продираясь через глубокий снег. Отблески пламени плясали на пару от натруженного дыхания людей. Мороз больно жалил щеки. Несмотря на лившийся по лицам пот, иней на бородах, усах и ресницах не успевал таять. На какой-то момент Александр Александрович потерял из виду поручика Богданова, который до этого точно специально был всегда у него перед глазами. Поручик, словно почувствовав опасность, исходящую от Соткина, неожиданно куда-то пропал. Ругаясь последними словами, Соткин под колесами вагона перелез на противоположную сторону состава. Но и там Богданова не было.

– Богданов! Богданов, конь батарейный! Богданов! – кричал капитан во тьму.

Ответом ему был длинный гудок паровоза.

– Где поручик? Тебе же сказали, глаз с него не спускать! – кричал он на Дранковича, забравшись уже в вагон.

– Только что был здесь, – оправдывался секретный агент Суровцева и Соткина.

– Быстрее, братцы! – крикнул из вагона Соткин. – Каждая минута дорога!

И точно подтверждая его слова, состав плавно тронулся с места. Только обладавший немалой силой Соткин был способен на это. Он в одиночку выбросил из вагона неподъемный ящик, последний из предназначенных к выгрузке... Запоздало сообразил, что груз может разбиться и разлететься от падения. Но этого не произошло. Снег смягчил удар. Поезд между тем набирал ход.

– Вот что, Дранкович, едешь дальше! Если попытаешься прятаться – пеняй на себя. Из Тайги или из Мариинска свяжешься с Томском, со штабом армии. Если что-то пропадет из эшелона – это на твоей совести. И я тебя достану. Если что – голову оторву! Будь уверен, – пообещал Соткин.

Не теряя драгоценных секунд, Александр Александрович выпрыгнул из вагона. Произошло это на железнодорожном перегоне Юрга – Тайга.

«Богданов переиграл их с Суровцевым, – понял Соткин. – Получилось, что зря поручика не арестовали как многих других охотников за золотом». Предпочли его не трогать, чтобы он пока постоянно был под наблюдением. Он был самым опасным из «старателей». Лишь по прибытии в Томск Богданову собирались предъявить обвинение. «А он, сука такая, решил, что в мое отсутствие в эшелоне он найдет способ хапнуть золотишка», – так объяснял сам себе поведение Богданова Александр Александрович. «Ничего. Место под Мариинском, которое поручик приглядел для клада, известно. Значит, и золото найдем, если он что-нибудь все же умыкнет», – успокаивал себя капитан.

Недалеко от села Яшкина, в нескольких верстах от железной дороги, остановились в подлеске. Яма напоминала бы обычную могилу, не будь она столь мелкой и неширокой. Но, впрочем, на войне некогда копать глубокие и широкие могилы. Собаки не раскопают, и ладно. В яму опустили привезенный с собой кусок рельса. Быстро закопали пустую яму, оставив на поверхности полтора метра железа. Таких памятных знаков появилось несчетное количество в районе станций Тайга, Судженская, у города Мариинска, а также у Томска за лето и осень 1919 года.

Уже в следующем году и целые десятилетия после чекисты будут искать эти знаки. И найдут их, но не найдут главного. Золота. В конце концов сообразив, что это не есть места захоронения золота, опомнятся и кинутся восстанавливать, где вырвали из земли, эти обрезки рельсов, чтобы вникнуть в смысл знаков. Некоторые из этих «памятников» простоят более полувека, ничего не прибавив и не убавив к пониманию загадки. А череда репрессий лучше любого стража будет с каждым годом только надежнее охранять тайну.

Он опять снял их номер в гостинице Второвского пассажа. «Вероятно, в последний раз», – подумал он.

– Ты опять собираешься сбежать от меня, – то ли спросила, то ли констатировала свершившийся факт Ася.

– Может быть, ты и права, – точно не услышав ее, продолжал начатый еще ночью разговор Суровцев. – Действительно, с маленьким ребенком на руках, да еще в такую зиму, не следует срываться с места. Да и поздно уже. Весь Транссиб сейчас забит отступающими частями и беженцами. Потом, из всей семьи Кураевых ты действительно единственная, кого красные, может быть, и не тронут. Но будь готова к тому, что нервы тебе потреплют. Будем надеяться и на то, что отец твоей малышки жив и объявится в самое ближайшее время.