могли встретиться, и она отвернулась от пианино, чтобы запустить руки мне под рубашку.

Наш поцелуй стал глубже, и, клянусь, я почувствовал, как невоспроизведенные ноты этой музыки пробежали по моим венам, когда я убрал пальцы с пианино и запустил их в ее волосы.

Это не было похоже на те поцелуи, которые мы разделяли раньше, которые были горячими, нуждающимися и отчаянными. Этот поцелуй был подобен соединению наших разбитых душ, вкусу сладчайшего избавления и обещанию чего-то гораздо лучшего, чем я заслуживал.

Когда наши языки соприкоснулись, и тихий стон сорвался с ее губ, я почувствовал, как что-то глубоко внутри меня сжалось. Как будто рядом с ней я мог бы захватить весь гребаный мир и заставить его гореть, просто чтобы заставить ее улыбнуться.

Руки Татум скользнули вниз по моему животу, и она запустила пальцы под подол моей рубашки, но я отстранился.

— Как ты думаешь, ястребу когда-нибудь бывает плохо за мгновение до того, как он нападет? — Спросил я ее грубым голосом, притягивая ближе и прижимая к себе.

— Что? — пробормотала она, ее глаза были полны похоти, но в то же время и уязвимости. Она хотела от меня чего-то, на что я даже не был уверен, что способен. И я знал, что определенно не смогу предложить ей ничего, хотя бы подобие этого, пока ее ненависть ко мне все еще кипела на поверхности, а ее недоверие ко мне было таким глубоким.

Мой пристальный взгляд медленно пробежался по ней, впитывая все то, как она смотрела на меня, и это явное предложение в ее глазах. Я мог взять ее сейчас. Она тоже этого хотела. Она хотела нырнуть в этот огонь, который полыхал между нами, и позволить ему глубоко обжечь ее кожу, но это было все. И как бы меня ни убивало признаваться в этом самому себе, мне этого было недостаточно.

Эта девушка стала моей самой настоящей и отчаянной навязчивой идеей. Когда я возьму ее, я хочу обладать ею всей. Каждой глубокой, поврежденной, причиняющей боль частичкой. Я хотел, чтобы она отдалась мне полностью, не только своей плотью. И я хотел этого настолько, что знал, что не могу просто взять это у нее сейчас.

— Я провожу тебя обратно в Храм, — сказал я, моя хватка на ней усилилась, когда я встал и поставил ее на ноги.

— Хорошо, — согласилась она, ее рука скользнула в мою, как будто это было самой естественной вещью в мире.

Я посмотрел на наши сплетенные пальцы, слегка нахмурившись, прежде чем оставить их переплетенными и вывести ее обратно из Эш-Чемберс по темным дорожкам к Храму.

Мы шли в тишине, наше дыхание затуманивалось, и напряжение наполнило воздух, поскольку точка, где встретились наши руки, привлекла слишком много моего внимания. Это было… мило. И я не знал, как это быть милым. Во мне не было ничего милого. Я был озлоблен, сломлен и ядовит, но все равно не отпустил ее руку.

Когда мы вернулись к дверям Храма, я повернул ее лицом к себе, моя рука соскользнула с ее руки, пока я больше не перестал ее касаться и вместо этого стоял и смотрел на нее.

Я прижал руку к двери над ее головой и наклонился, пока мои губы почти не коснулись ее губ, и оставался там, пока мы оба просто смотрели друг на друга, как будто спрашивая, изменилось ли что-то между нами или нет. Напряжение и жажда в наших телах росли, пока не заполнили тот дюйм пространства, который разделял нас, требуя, чтобы мы сократили разрыв и взяли то, к чему стремились. Сдерживаться было все равно что наносить себе физическую рану, особенно когда хриплый стон снова сорвался с ее полных губ, на этот раз нетерпеливый и вызвавший улыбку на моих собственных губах.

— Спокойной ночи, Татум, — пробормотал я, и от моих слов наши губы едва соприкоснулись, когда я другой рукой взялся за дверную ручку и повернул ее.

Взгляд, который она бросила на меня в лунном свете, был полон похоти и обещаний всех порочных поступков, которые как я представляю мог бы сделать с ней. Но когда я приоткрыл дверь у нее за спиной и отстранился, она нахмурилась, когда до нее дошло.

— Куда ты идешь? — спросила она, когда я отступил еще на шаг.

— Если я пойду туда с тобой, то проиграю битву, которую веду с этой тонкой линией контроля, которая у меня есть прямо сейчас, Татум, и я не собираюсь делать это с тобой сегодня вечером.

— Но правила теперь другие. Я думала…

— Ты думала, что весь мой самоконтроль зависит от чего-то написанного на листе бумаги? — Поддразнил я, снова отступая. — Нет. К несчастью для тебя, меня не так-то просто разгадать.

— Сэйнт, — крикнула она мне вслед, как будто я был сумасшедшим, продолжая пятиться от нее, и я только улыбнулся, когда Блейк появился в дверном проеме позади нее. Он вопросительно посмотрел на меня, и я кивнул, заставляя его втащить ее обратно в дом.

Я подождал, пока он закроет дверь и тепло света из Храма исчезнет, снова оставив меня одного в темноте. А потом я повернулся и ушел обратно в тень, где мне самое место.

У меня так долго не было времени побыть с Монро наедине, что я впала в отчаяние. Сегодня вечером я останусь с ним, и мне не терпелось оказаться в нашем личном пространстве вдвоем, где я могла бы сорвать с него одежду и целовать его столько, сколько захочу. И более того, нам так и не удалось по-настоящему поговорить без лишних глаз. Мы были постоянно заняты попытками притворяться, что ничего не значим друг для друга, кроме его обязанностей Ночного Стража, и я устала держаться от него подальше.

Я часто встречалась взглядом с Монро, и моя грудь наполнялась тоской, прежде чем Киан бросал нам ухмылку или делал многозначительное лицо. Всякий раз, когда он заставал нас на улице, мы решительно переставали смотреть друг на друга, и это причиняло мне боль. Это также приводило в бешенство. Поэтому я хотела извлечь максимум пользы из сегодняшнего вечера. Я была взволнована, направляясь к нему домой, и мне пришлось постараться скрыть свою ухмылку, когда Блейк, Киан и Сэйнт провожали меня туда вечером.

— Будь хорошей девочкой, Татум, — наставлял Сэйнт, пока Киан и Блейк требовали от меня поцелуев, а Монро терпеливо наблюдал за происходящим из-за двери.

После поцелуя, которым мы с