они не могли ехать так скоро, как бы им хотелось. Гильди положительно шаталась от изнурения. Пит принужден был сойти с нее и повел ее в поводу.

— Садись на мою лошадь, а я поведу твою, — предложил Гендрик брату.

— Нет, спасибо, милый Гендрик, — ответил Пит. — Я теперь отлично подкрепился и могу пройти сколько угодно.

Он сам едва держался на ногах от усталости, но отказался от предложения брата просто из самолюбия. Отец в первый раз публично признал его способным лично вывернуться из затруднительных обстоятельств, и вот ему захотелось заслужить это лестное мнение до конца, а это и заставило его отказаться от помощи, которая была бы для него далеко не лишней. По той же причине он умолчал и о ранках, нанесенных ему колючками акации; между тем ранки давали себя чувствовать.

Гендрик больше не стал настаивать на своем предложении.

Нельзя сказать, чтобы Пит подвигался очень скоро, — усталость все-таки брала свое. Людвигу и Гендрику приходилось ежеминутно сдерживать своих лошадей, чтобы не уехать далеко вперед, и, таким образом, расстояние между ними и лагерем уменьшалось очень медленно.

Эта медленность выводила их всех из терпения, особенно Пита.

— Да когда же, наконец, покажется лагерь?! — воскликнул Пит.

— Не поехать ли мне вперед, чтобы обрадовать наших известием о твоем благополучном возвращении? — предложил Гендрик.

— Отлично! Поезжай, пожалуйста, вперед, — согласился Пит.

Ради того, чтобы успокоить домашних часом раньше, он жертвовал радостью видеть, как просияют милые лица при его неожиданном возвращении.

В то мгновение, когда Гендрик хотел уже пришпорить лошадь, Людвиг схватил ее за узду и сказал:

— Погоди, Гендрик! Мне кажется, будет благоразумнее, если ты нас не покинешь. Нам угрожает опасность, с которой, может быть, и втроем мы не справимся.

— Опасность?! Какая? — в один голос спросили Пит и Гендрик, с удивлением глядя на Людвига.

— А вот посмотрите! — ответил молодой Ринвальд, указывая назад на целое скопище хищных зверей, собравшихся вокруг трупов убитых накануне буйволов.

— Ну, на эту дрянь нечего обращать внимание! — презрительно заметил Пит. — Ты что-то очень боязлив сегодня, Людвиг. Гиены и шакалы нам не опасны. Эти звери слишком трусливы, чтобы напасть на нас.

— А это тоже шакалы или гиены? — возразил Людвиг, указывая на громадного зверя, отделившегося от группы пировавших и приближавшегося к молодым людям, тихо рыча.

Это был лев необыкновенной величины. Переселенцы еще никогда не видали такого крупного экземпляра.

Явившись слишком поздно к месту пиршества, царь зверей не нашел ничего, кроме жалких остатков в виде уже обглоданных костей. Конечно, этого было для него мало.

Окинув гордым, презрительным взглядом обглоданные кости и группу почтительно отошедших в сторону гиен и шакалов, лев заметил людей и лошадей и решил, что они должны вознаградить его за обидное разочарование, которое он только что испытал.

Не доходя нескольких шагов до всадников, лев остановился в полусогнутом положении, поднял кверху хвост и, оскалив зубы и бешено потрясая великолепной гривой, грозно зарычал.

Эти приемы, хорошо знакомые охотникам на львов, доказывали бурам, что зверь смотрит на них как на свою законную добычу и выбирает первую жертву, на которую ему было бы удобнее напасть.

Львы опасны всадникам только в лесной чаще или в джунглях, где движения лошади стеснены.

Будь у молодых людей все лошади в порядке, им стоило бы описать галопом несколько кругов, чтобы сбить с пути льва. Но так как у них только две лошади годились в дело, а третья, и так уже совершенно истощенная, могла упасть и тем погубить всадника, то это средство нельзя было применить в данном случае.

Оставалось только помериться силами со страшным врагом и стараться сохранить присутствие духа.

Пит снова сел на лошадь. Сделал это он, вероятно, совершенно машинально: за минуту перед тем он отлично сознавал, что бедная Гильди едва ли может быть ему теперь полезна. Увидев льва и сознавая свою слабость, она вся дрожала.

Трое друзей выстроились в одну линию, приложили к плечам ружья и не сводили глаз со льва.

Будь трава повыше, они бы и не заметили опасного соседа.

Через несколько минут, соскучившись, очевидно, ждать, лев подошел так близко, что в два-три прыжка мог достичь молодых охотников.

— Как стрелять — всем сразу или одному за другим? — шепотом спросил Людвиг.

— По-моему, всем вместе, — ответил Пит.

— Нет, нет, лучше одному за другим! — поспешил сказать Гендрик.

Но лев, сделав гигантский прыжок, прекратил это разногласие. Три охотника почти одновременно спустили курки у своих роеров. Гендрик и Людвиг оба дали промах. Это было очень естественно: их испуганные лошади не стояли на месте. Обоим молодым людям едва удалось прицелиться, и пули их полетели в пространство.

Что бы они стали делать, если бы и лошадь Пита начала так волноваться? Но, против ожидания, именно эта бедная полуживая лошадь и спасла всем троим жизнь. Гильди была утомлена до такой степени, что у нее не хватило даже сил сделать попытку спастись бегством. Ужас совершенно парализовал ее. Она не сделала ни малейшего движения, а это дало возможность Питу спокойно прицелиться и выстрелить в льва.

Пит одержал победу, которая была бы достойна даже и более знаменитого охотника на львов, чем он. Лев упал как подкошенный, насмерть сраженный его пулей, моментально пробившей ему череп, так что куски мозга вылетели из головы вместе с хлынувшими потоками крови. Таким образом, смерть зверя была мгновенная. Теперь он был уже не опасен. Можно было безбоязненно подойти к нему и рассмотреть его поближе.

У всех жителей Южной Африки — туземцев, колонистов, буров и других — победа над львом считается самым славным охотничьим подвигом. Подобный подвиг составляет эпоху в жизни того, кому удалось его совершить.

Трудно описать гордость и счастье Пита. Уложив на месте льва, да еще таких размеров, он делался героем и смело мог надеяться получить руку Катринки.