с матерью. Но с этой минуты она стала чувствовать отвращение к Андрэ, относившемуся так насмешливо к Питу, и еще большее отвращение, смешанное с каким-то тайным страхом, к Карлу де Моору, который, как ей казалось, питал какое-то неприязненное чувство к баасу и его сыну.

Между тем Андрэ и не подозревал, какое неблагоприятное впечатление на Катринку производили его поступки. Во время переправы он все время суетился возле повозки Ринвальдов, навязывал свои услуги Катринке, кричал, жестикулировал больше всех, — словом сказать, исполнял роль человека, желающего во то бы то ни стало отличиться.

Катринка отвечала на все его выходки одним плохо скрытым презрением, отплачивая этим за его насмешки над Питом. Это задело Андрэ за живое. Не зная, на ком сорвать зло, он принялся хлестать нагайкой свою лошадь по чем попало. Лошадь возмутилась незаслуженными побоями, поднялась на дыбы и, поскользнувшись на скользких камнях брода, упала сама и всадника своего сбросила в реку.

Это неожиданное происшествие вызвало взрыв всеобщего хохота. Пока лошадь и всадник барахтались в воде, стараясь встать на ноги, все время раздавался звонкий серебристый смех Катринки, заглушавший, как казалось Андрэ, хохот других. Ему даже ясно послышалось, как она говорила сквозь смех:

— Андрэ Блоом был вполне прав, утверждая недавно, что такие полеты с лошади очень забавны, особенно для зрителей. Могу теперь подтвердить это.

Андрэ был вне себя от злости и стыда. В пылу досады он даже не имел утешения слышать, как за него заступилась добренькая Мейстья.

— Ты уж слишком жестока к этому бедному молодому человеку, — сказала она Катринке. — Несчастье может случиться со всяким. Его нужно скорее пожалеть, чем насмехаться над ним.

— Я и не улыбнулась бы даже, если бы он не издевался над Питом, — отвечала Катринка.

— Я вполне согласна с тем, что очень нехорошо поддаваться ревности, — продолжала со вздохом Мейстья. — Но согласись сама, что если бы Андрэ не старался так нравиться некоторой, очень близкой мне особе…

— Которая, кстати сказать, вовсе не желает нравиться ему, — с живостью перебила Катринка.

— Может быть, — заметила Мейстья. — Но я хотела только сказать, что, если бы не это чувство, он не был бы несправедлив к Питу. Ревность всегда подсказывает дурное… Во всяком случае, за исключением этого недостатка, Андрэ — превосходный молодой человек.

— Да?.. Ты находишь? — тоном сомнения сказала Катринка. — Ну, и советую тебе исправить его от этого недостатка.

Мейстья покраснела и не нашлась, что еще возразить.

Веселое настроение переселенцев, вызванное падением Андрэ с лошади, продолжалось, однако, недолго. Все были озабочены вредом, нанесенным уже, по всей вероятности, стаду каравана ядовитыми насекомыми.

— Неужели не существует никакого средства против укусов этого насекомого? — спросил Ганс Блоом своего друга Клааса Ринвальда.

— Никакого! — отвечал со вздохом последний.

— А как вы думаете: много уже успело пострадать коров?

— Наверное сейчас нельзя определить. Это мы узнаем потом. Яд цеце действует не сразу.

— Вот еще несчастье-то! — печально сказал он.

— Да, вы правы, дорогой Блоом, — согласился Ринвальд.

И оба друга поникли головами, погруженные каждый в невеселые думы.

Когда последняя корова перешла вслед за караваном на северный берег реки, путешественники были поражены новым сюрпризом.

— Слоны! Слоны! — закричал один из кафров.

Пугаться этого известия было нечего. Напротив, встреча со слонами обещала только хорошую добычу.

Однако, когда получили более подробные сведения от разведчика-кафра, радостное ожидание буров сменилось ужасом.

С противоположной стороны реки подходило к броду более сотни слонов.

Это были, вероятно, те самые слоны, которых переселенцы уже встретили раз ночью.

Толстокожие гиганты шли гуськом, один за другим. Очевидно, они тоже намеревались перейти через реку.

Здесь баас выказал свой ум и быструю сообразительность.

— Дайте им свободный путь, и чтобы никто не смел нападать на них! — приказал он своим людям.

Повозки были моментально отведены в сторону, стадо тоже, и, таким образом, дорога сделалась свободной.

Без этой предосторожности слоны, державшиеся прямой линии, смяли бы все на своем пути.

Разочарованный этими мирными мероприятиями, Пит приблизился к отцу и сказал ему;

— Как жаль, отец, упускать такую прекрасную добычу!

— А кто тебе сказал, что мы намерены упустить ее? — проговорил Ян ван Дорн с тонкой улыбкой. — Пойди, встань там, впереди, вместе с Гендриком. Клаас Ринвальд с сыном поместятся за деревом, Андрэ со своим отцом за другим. Карл де Моор встанет где ему угодно. Остальных я сам размещу. Но я требую от всех не делать ни одного выстрела без моего сигнала.

Заняв указанные баасом позиции, все стали спокойно ожидать слонов. Последние шли шагом, равнявшимся, однако, легкой лошадиной рыси.

Ян ван Дорн не ошибся. Слоны пришли к реке не на водопой, а действительно с целью перебраться на другую сторону. Напиться они могли бы в любом месте реки, но брод был, вероятно, только в одном месте на большом протяжении, и слоны это знали.

Когда слон-вожак ступил своей громадной ногой в реку, вода так и забурлила во все стороны. Это было старое животное гигантских размеров, с длиннейшими клыками и ушами. Его громадный гибкий хобот извивался змеею, но — увы! — в последний раз.

— Пли! — скомандовал баас.

Вожак, пронзенный множеством пуль, рухнул на месте, точно глыба, сорвавшаяся с какой-нибудь горы и упавшая в воду. Вместе с ним пало пятеро его товарищей, смертельно раненных.

Остальное стадо испуганно повернуло назад и в беспорядке бросилось бежать. Слышно было, как под напором гигантских животных гнулись и ломались мелкие деревья и кустарники, окаймлявшие тот берег реки.

— Ура! Славная победа! — воскликнул Ян ван Дорн, когда раненые слоны были добиты. — Если мы и лишимся части нашего скота, то с избытком будем вознаграждены за эту потерю. Мы продадим слоновую кость и получим возможность приобрести стадо втрое больше того, которое у нас было.