Пока ургулы трудились, он обходил старую каменную стену – сто восемь шагов от западного бастиона, от которого земля круто уходила к Хаагу, до приземистой башни на востоке, за которой мох делался мягким, как губка, и нога тонула в нем по колено. Древние миертинцы умели выбирать место, отчетливо понимал он. Сто лет прошло, а позиция по-прежнему хороша.

Сама крепость – другое дело. Валин пальцами выковыривал из щелей между камнями раскрошившуюся известку. Высоты стен хватало, чтобы остановить всадников, – почти всюду она достигала десяти футов, – но камни на гребне шатались под ногами. Половина зубцов, укрывавших защитников от стрел и копий, обвалились, за оставшимися на их месте низкими выступами пришлось бы приседать на корточки, да и такие были в лучшем случае ненадежны. Он сбил один небрежным пинком и услышал, как камни скребут по северному отвесу стены, глухо падают в грязь. При штурме можно будет сшибать их на ургулов, но тогда защитникам придется еще сильнее разрушать стену – все равно что вырвать себе руку, чтобы драться ею, как дубиной.

Через каждые тридцать шагов на стене стояли невысокие башенки. Раньше они позволяли лучникам стрелять немного дальше, давали лучший обзор командирам и укрытие для раненых. Теперь почти все рухнули. Каменные завалы мешали пройти по гребню, а смена позиций могла оказаться критически важной при пересмотре направления штурма. Валину не по силам было строить баррикады и копать траншеи, но расчищать укрепления он мог, чем и занимался все утро. Те плиты, что оказывались по силам, он устанавливал вместо обрушенных зубцов. Разобьют несколько черепов – и то хорошо. Другие, неподъемные, Валин с натугой отпихивал с прохода.

От работы ныли плечи и кровили ладони, но он не отступался, пока худо-бедно не разобрал завалы. Если не это, так сидеть в темноте и ждать. Он сапогом спихивал со стены последние камешки размером с яйцо (но и на таких можно оступиться или подвернуть лодыжку), когда подошли наконец аннурцы. Он услышал их за милю – сапоги глухо били в землю. Когда подтянулись ближе, стал уловим запах крови и промоченного потом сукна, кожи, начищенной стали. И страха. От аннурских солдат веяло страхом.

Дивно, как они держатся на ногах. Такой страх должен был вдавить их в землю, расслабить поджилки, заставить их корчиться в грязи, тупо бормоча, пока их не стопчут наезжающие с юга ургулы. Валин оторвался от работы, вытянул шею, всем телом подался в темноту на севере. Что движет их вперед? Что не дает сдаться?

Вблизи стало слышно рваное дыхание, стук десятков сердец – тише сапог, зато много чаще. И голоса. Они не то чтобы разговаривали – на разговор ни у кого не хватало дыхания, – но перебрасывались словами, обрывками фраз.

– Держись, Тем.

– Тут впору бегом бежать…

– Я тебе говорил, толстеешь…

Мрачные шутки смешивались с искренними восклицаниями, со сдавленной бранью, когда запнувшегося солдата поддерживали и подстегивали идущие сзади. Валин стоял на стене один, подставив лицо холодному ветру, и слушал.

«Вот тебе и ответ», – думал он.

Он помнил это чувство, помнил, как набираешься сил, ощущая плечо товарища, разделяя с ним воинский труд. Он помнил, как переплывал пролив между Каршем и Крючком – вместе с Гентом; ночь напролет накручивал бегом мучительные мили – с Лейтом; ознобно трясся на часах с Ха Лин, когда тренировки проводили далеко на севере. Он помнил ту силу, просто очень давно не чувствовал плеча друга или союзника. То, что поддерживало в нем жизнь долгими ночами после Андт-Кила, было глубже и темнее человеческих уз и так вросло в его плоть, что не разделишь с другими.

Легионеры с шумом встали перед крепостью. Валин склонился вниз. В костяшках пальцев у него бился пульс. Он поймал себя на том, что снова и снова бьет в стену кулаками – не сильно, но упорно, испытывая плоть против камня.

«Глупо», – сказал он себе, обтирая кровь о меховую одежду.

Скоро ему будет с кем воевать, и нечего мериться силами с бесчувственной стеной.

Шум ветра прорезал донесшийся снизу голос Блохи:

– Добро пожаловать в Миертинский форт!

Командир крыла работал на северной стороне стены, укреплял баррикаду. Он и теперь не бросил работу. Валину слышно было, как он вбивает в землю заостренный кол, дробя ударами слова приветствия. Ответили ему не сразу. И ответ был густо замешан на подозрительности:

– Кто вы такой?

– Зовут Анджин, – ответил Блоха. – Вы здесь старший?

– Да.

– А имя у вас есть, командир?

Говоривший замялся.

– Белтон, – назвался он после паузы. – А у вас есть ранг?

– Кеттрал, – сказал Блоха.

По рядам легионеров прошел ропот. Блоха, не прибавив ничего более, продолжал работать.

– Если вы кеттрал, – помолчав, заговорил Белтон, – кто это с вами?

– А это ургулы, – объяснил Блоха. – Они за нас. Хорошие ургулы.

– Таких не бывает, – сплюнул Белтон. – Какого хрена вы связались с кучей жеребятины? Где ваша птица?

– Птица погибла. А эта жеребятина, как я уже сказал, на нашей стороне.

– Мне это не нравится.

– Нравиться тут особо нечему. У нас для защиты стен меньше полутора сотен человек. Сама стена обвалилась, ворота двести лет как сгнили. И на подготовку хорошо, если сутки. Подкрепления не будет. Никто о нас не знает, а знали бы, не поспели.

Валин и слепой прекрасно представил, как устало пожимает плечами Блоха.

– При таком положении дел я бы сказал, что десяток лишних бойцов – единственное, чему здесь можно порадоваться, – заключил Блоха.

– Кеттрал – одно дело, – недоверчиво заговорил Белтон. – Для нас честь сражаться рядом с кеттрал, но ургульское сучье отродье мы целый год протыкали клинками. Спросите меня – я вам скажу, что лучше бы нам смахнуть им головы и нагадить в глотки, пока еще время есть.

– Но я вас не спрашиваю, – спокойно ответил Блоха.

Стук его топора в первый раз прервался. Ургулы находились в четверти мили, валили деревья, но скоро должны были возвратиться. Валин опустил руку на холодную стальную головку своего топора.

Белтон переступил ногами. Валин чувствовал долетевший от его людей привкус напряженности. Когда-то на Островах случались драки и по меньшим поводам, но здесь будет не драка. Если дело пойдет на мечи, погибнут люди.

«И хорошо», – шепнула темная часть его души.

Кровопролитие вернет ему зрение.

Клинки уже ворочались в ножнах. Переливчатыми голосами переговаривались ургулы. Они тоже оторвались от работы, наблюдая за стычкой. Еще несколько ударов сердца, и все утонет в дерьме.

«И хорошо».

Валин скрипнул зубами, мотнул головой. Может, и хорошо, но не сейчас, когда Балендина еще не видно. Куда сильнее, чем прилива бездумного насилия и темного зрения, ему хотелось услышать вопль Балендина, засвидетельствовать, что мерзавец, убивший Ха Лин в темноте Халовой Дыры, наконец разорван в клочья.