других нет. Так как же вы их отбирали?

В основном я предоставил право выбора самому Кутзее. Воспользовался подсказками, разбросанными по его записным книжкам, – подсказками относительно того, кто был для него важен в то время. Ну а другое условие – необходимо, чтобы эти люди еще оставались в живых. Как вам, безусловно, известно, те, кто хорошо его знал, по большей части уже мертвы.

Странная, с вашего дозволения, метода подбора биографических источников.

Возможно. Однако моя цель не в том, чтобы вынести Кутзее окончательный приговор. Я просто хочу рассказать историю определенного периода его жизни, а если целостной истории получить не удастся – рассказать несколько историй, показывающих этот период с разных точек зрения.

А у выбранных вами источников нет, случайно, собственных своекорыстных целей, собственного стремления вынести Кутзее окончательный приговор?

[Молчание.]

Оставляя в стороне Софи и кузину, была любая из названных вами женщин связана с ним какими-то чувствами?

Да. Обе.

И это не заставило вас задуматься? О том, что вы неизбежно получите рассказы, в которых личного и интимного будет больше, чем сведений о его достижениях, о нем как о писателе. И смогут ли они дать вам нечто большее, чем – извините на грубом слове – бабьи сплетни?

Лишь потому, что мои информаторы – женщины?

Да нет, потому, что у любовников редко составляется цельное и последовательное представление об их партнерах.

[Молчание.]

Повторяю, писать биографию писателя, игнорируя его творчество, – мне это кажется странным. Впрочем, возможно, я ошибаюсь. Возможно, я устарел. Ладно, мне пора идти. Последнее: если собираетесь цитировать меня, пришлите мне текст на проверку, хорошо?

Разумеется.

Интервью взято в Шеффилде, Англия, в сентябре 2007 года

Софи

Мадам Деноэль, расскажите, пожалуйста, о вашем знакомстве с Джоном Кутзее.

Несколько лет мы с ним работали в Кейптаунском университете – он на кафедре английского языка и литературы, я на кафедре французского. Вместе составили курс лекций, посвященный писателям Африки. Он познакомил меня с англофонными писателями, я его с франкофонными. Так и началось наше знакомство.

А как вы оказались в Кейптауне?

Нас с мужем направил туда «Альянс Франсез», чтобы мы возглавили тамошнее его отделение. До того мы жили на Мадагаскаре. В Кейптауне наш брак распался. Муж вернулся во Францию, я осталась в Южной Африке. Получила в университете место младшего преподавателя французского языка.

И, кроме преподавания, читали упомянутый вами совместный курс африканской литературы.

Да. Это может показаться странным – двое белых читают курс по литературе черных африканских писателей, но так уж все тогда было устроено. Кроме нас, читать его было некому.

Потому что черных в университет не принимали?

Нет-нет, к тому времени эта система уже начала разваливаться. В университете были и черные студенты, правда немного, были даже черные лекторы. Однако специалисты по Африке – Африке в широком смысле слова – практически отсутствовали. Это одна из обнаруженных мной удивительных особенностей Южной Африки: ее изолированность. В прошлом году я еще раз съездила туда – все то же самое: очень незначительный, если он вообще существует, интерес ко всей остальной Африке. Африка, темный северный континент, который лучше всего оставить неисследованным.

А вы? Что породило ваш интерес к Африке?

Мое образование. Франция. Не забывайте, Франция была крупной колониальной державой. И даже после официального завершения колониальной эры у Франции остались средства для поддержки своего влияния – экономические средства, культурные. La Francophonie[153] – такое новое название придумали мы для старой империи. Писателей из Francophonie всячески пропагандировали, чествовали, изучали. Я посвятила мою agrégation[154] Эме Сезеру[155].

Вы назвали бы курс, который читали вместе с Кутзее, успешным?

Да, пожалуй. Курс был всего лишь вводный, однако студентам он, что называется, раскрывал глаза.

Белым студентам?

Белым и некоторым из чернокожих. Наиболее радикально настроенных черных студентов он не заинтересовал. Наш подход казался им слишком академичным, недостаточно engagé[156]. Мы считали, что довольно будет дать студентам общее представление о богатствах всей прочей Африки.

Такой подход устраивал и вас, и Кутзее?

По-моему, да. Да.

Вы были специалистом по литературе Африки, а Кутзее не был. Он изучал литературу метрополии. Как получилось, что он стал преподавать африканскую литературу?

Это верно, формальная подготовка по этой части у него отсутствовала. Однако он обладал хорошим общим знанием Африки – всего лишь книжным, разумеется, не практическим, по Африке он не путешествовал, но ведь и книжное знание не лишено достоинств, верно? Антропологическую литературу, в том числе и франкофонную, он знал лучше, чем я. Имел основательные познания по истории и политике. Читал значительных писателей, сочинявших на английском и французском (конечно, в то время корпус африканской литературы был невелик – не то что сейчас). В его знаниях имелись пробелы – Магриб, Египет и так далее. Кроме того, он не знал диаспору, Карибы в частности, а я знала.

Что вы думаете о нем как о преподавателе?

Хороший. Не блестящий, но очень компетентный. И всегда превосходно подготовленный.

Он ладил со студентами?

Тут я ничего сказать не могу. Может быть, если вы отыщете тогдашних студентов, они вам с этим помогут.

А вы? Вы ладили со студентами лучше, чем он?

[Смех. ] Что вы хотите от меня услышать? Да, наверное, я пользовалась большей популярностью, во мне было больше энтузиазма. Я была молода, не забывайте, и разговор о книгах доставлял мне удовольствие, просто как перемена после преподавания языка. Думаю, из нас получилась хорошая пара – он более серьезный, более сдержанный, я более открытая, эмоциональная.

Он ведь был намного старше вас.

На десять лет. На десять лет старше.

[Молчание.]

Вы ничего больше добавить не хотите? Что-нибудь о других сторонах его личности.

У нас была любовная связь. Полагаю, вам это известно. Недолгая.

Почему недолгая?

У нее не нашлось точек опоры.

Вы не могли бы сказать немного больше?

Для вашей книги? Нет, пока вы не объясните мне, что она будет собой представлять. Собрание сплетен или нечто более серьезное? Есть у вас разрешение на то, чтобы писать ее? С кем еще