Позади него армия викингов побежала к своим кораблям, команда за командой, торопясь занять место на переполненных слипах.

* * *

Та же зимняя стужа, что сковала Англию, царила и по другую сторону Пролива. В холодном городе Кельне в тот самый день, когда был коронован Альфред, одиннадцать человек сидели в голом нетопленом зале большой церкви за сотни миль к югу от Бретраборга с его человеческими жертвоприношениями. Пурпурная с белым одежда пятерых из них отмечала архиепископский сан — но ни один не носил алый цвет кардиналов. Справа и позади от каждого из пяти сидело по второму человеку, одетому в простую черную рясу согласно уставу Ордена Святого Хродеганга. Каждый был капелланом, исповедником и советчиком своего архиепископа — не имея чинов, но имея огромное влияние, а также весомые надежды унаследовать достояние князей Церкви.

Одиннадцатый человек тоже носил черную рясу, на этот раз рясу простого дьякона. Он украдкой рассматривал собравшихся, признавая и уважая их власть, но сомневаясь в своем праве на место за их столом. Это был Эркенберт, некогда архидиакон великого собора в Йорке и служка архиепископа Вульфира. Но собора, разграбленного в прошлом году взбесившимися северными язычниками, больше не было. И Вульфир, хотя и остался архиепископом, был просто приживалом у своих собратьев архиепископов, объект презрительного милосердия, как и его товарищ по несчастью, примас Кентерберийского собора.

Эркенберт не знал, зачем его позвали на эту встречу. Он не знал, что подвергается смертельной опасности. Комната была пуста не потому, что великий архиепископ Кельна не мог себе позволить ее украсить. Она была пуста, так как он хотел, чтобы ни один соглядатай и шпион не могли в ней укрыться. Произносимые в ней слова, стань они известны, означали бы смерть для всех присутствовавших.

Собравшиеся медленно, постепенно, осторожно, прощупывая друг друга, подходили к общему решению. Теперь, когда оно было принято, напряжение спало.

— Итак, он должен уйти, — повторил архиепископ Гюнтер, хозяин встречи в Кельне.

Молчаливые кивки собравшихся вокруг стола.

— Его ошибки слишком велики, чтобы смотреть на них сквозь пальцы, — подтвердил Тевтгард из Трира. — Не только то, что посланные им против английских провинций крестоносцы потерпели поражение…

— Хотя уже одно это знак божественного нерасположения, — поддакнул известный своей набожностью Хинкмар из Реймса.

— Но он еще позволил взойти семенам. Семенам худшего, чем поражение какого-то короля. Семенам раскола.

Слово было сказано, и сразу настала тишина. Все знали, что случилось в прошлом году. Когда под одновременным давлением норманнов и собственных епископов юный король западных саксов Альфред объединился с какой-то языческой сектой — прозываемой, как они слышали, Путь. Потом он успешно разбил викинга Ивара Рагнарссона, а затем и Карла Лысого, христианского короля франков и представителя самого Папы. Теперь Альфред беспрепятственно правил в Англии, хотя и деля свой доминион с каким-то языческим ярлом, чье имя звучало неуместной шуткой. Но не шуткой было то, что в отместку за посланных против него Папой Николаем крестоносцев Альфред объявил об отложении английской Церкви от вселенской и апостольской римской Церкви. Еще меньше можно было счесть шуткой то, что он лишил Церковь в Англии ее земель и собственности, позволяя проповедовать и служить службы только тем, кто готов был обеспечивать себе пропитание лишь за счет добровольных подаяний паствы, а то и — как поговаривали — занимаясь ремеслом или торговлей.

— Из-за этих поражений и из-за этого раскола он должен уйти, — повторил Гюнтер. Он оглядел сидящих. — Я утверждаю, что Папа Николай должен отправиться к Господу. Он стар, но недостаточно. Мы должны поторопить его уход.

Теперь, когда слово было произнесено вслух, воцарилась тишина; князьям Церкви нелегко было говорить об убийстве Папы. Мейнхард, архиепископ Майнца, суровый жесткий человек, заговорил громким голосом.

— Мы сможем осуществить это? — спросил он.

Священник рядом с Гюнтером пошевелился и сказал:

— С этим затруднений не будет. В окружении Папы в Риме есть люди, которым мы можем доверять. Люди, которые не забыли, что они немцы, как и мы с вами. Яд не советую. Подушка ночью. Если он не проснется, его место будет объявлено вакантным без всякого скандала.

— Хорошо, — сказал Гюнтер, — потому что, хоть я и хочу его смерти, перед Богом клянусь, я не желаю Папе Николаю ни малейшего зла.

Собравшиеся взглянули на него с легким скептицизмом. Все знали, что всего десять лет назад Папа Николай сместил Гюнтера и прогнал его с глаз долой в наказание за непослушание. Так же он обошелся и с Тевтгардом из Трира, а потом упрекнул и отверг даже святошу Хинкмара.

— Это был великий человек, который выполнял свой долг так, как понимал его. Я не виню его даже за злосчастный крестовый поход короля Карла. Нет, дело не в крестовых походах. Но он допустил ошибку. Скажи им, Арно, — обратился он к своему помощнику. — Объясни им, как мы понимаем дело.

Гюнтер откинулся на спинку и поднял золотой бокал с рейнским вином, от которого так сильно зависели его архиепископские доходы.

Молодой человек подтянул свой табурет ближе к столу, и его резко очерченное лицо под ежиком светлых волос оживилось.

— Здесь, в Кельне, — начал он, — мы тщательно изучили военное искусство. Не только в смысле собственно сражений, но также в более широком смысле. Мы попытались рассуждать не просто как tacticus, — он употребил латинское слово, хотя до сих пор все говорили на нижненемецком языке Саксонии и Севера, — но как strategos древних греков. И если мы подойдем к делу стратегически, — тут Хинкмар поморщился от странной смеси латыни и греческого, — мы увидим, что Папа Николай совершил роковую ошибку. — Он не смог обнаружить то, что мы здесь называем punctum gravissimum, то есть главную точку, точку приложения главных сил при нападении врага. Он не заметил, что настоящая опасность, опасность для всей Церкви, состоит не в ересях Востока, и не в борьбе Папы против императора, и не в морских набегах приверженцев Махаунда, но в малоизвестных королевствах в беднейших провинциях Британии. Потому что только в Британии Церковь столкнулась хуже чем с врагом: с соперником.

— Он сам с Востока, — сказал Мейнхард презрительно.

— Совершенно верно. Он считает, что все происходящее на Западе, здесь, на северо-западе Европы, в Германии, Франции и в Нижних Странах, не имеет большого значения. Но мы-то знаем, что здесь свершится предназначение. Предназначение Церкви. Предназначение мира. Я готов сказать о том, о чем не скажет Папа Николай: о новом избранном народе, о единственном бастионе на пути варваров.

Он умолк, его белое лицо зарделось от гордости.

— Насчет этого вы здесь не встретите возражений, Арно, — заметил Гюнтер. — Итак, у Николая должен появиться преемник. Я знаю, — поднял он руку, — что кардиналы не выберут Папой человека, у которого есть хоть капля здравого смысла, и мы не можем надеяться, что нам удастся добавить итальянцам здравого смысла. Но мы можем добавить им глупости. Думаю, все со мной согласятся, что мы употребим свои деньги и влияние, чтобы был выбран человек, популярный в Риме, из хорошей итальянской семьи и притом полное ничтожество. И кажется, он уже выбрал для себя папское имя: Адриан II, как мне сообщили. Более серьезно то, что предстоит сделать поближе к дому. Не только Николай должен уйти. Король Карл тоже. Ведь он тоже потерпел поражение, поражение от толпы крестьян.