27 октября брат президента Бобби и посол Добрынин договорились о том, что СССР вывезет ракеты с Кубы в обмен на две уступки с американской стороны: США дадут публичное обещание не вторгаться на Кубу и секретное обещание убрать свои ракеты «Юпитер» из Турции. Когда на следующий день в письме Кеннеди Хрущев упомянул об этой сделке, Бобби вернул письмо и заявил, что не знает ни о какой сделке. Но для Хрущева демонтаж американских ракет представлялся важным событием.

Как бы то ни было, но Кеннеди одержал победу даже над самыми главными критиками из числа союзников. Де Голль заявил об этом Дину Ачесону, которого прислали, чтобы сообщить о решении президента относительно блокады Кубы. Когда Ачесон предложил посмотреть фотографии советских объектов на Кубе, де Голль ответил, что ему нет необходимости смотреть фотографии, поскольку «великие нации, такие как ваша, не предпринимают серьезных шагов, если нет бесспорных оснований», и добавил: «Соединенные Штаты могут рассчитывать на полную и безоговорочную поддержку Франции». Аденауэр заявил, что он поддержит Кеннеди, даже если Соединенные Штаты примут решение подвергнуть Кубу бомбежке или вторгнуться на остров. Кеннеди отверг предложение Макмиллана, стоявшего за мирное разрешение конфликта, выступить в качестве посредника с Москвой и организовать встречу по Кубе, считая, что это будет иметь пагубные последствия для Берлина. «Я не знаю, что мы будем обсуждать на этой встрече, – сказал Кеннеди, – поскольку он [Хрущев] опять займет ту же позицию по Берлину и, вероятно, предложит демонтировать ракеты в обмен на нейтрализацию Берлина».

Генерал Клей сказал дипломату Уильяму Смайзеру, что если бы Хрущев не считал Кеннеди слабым политиком, то не было бы никакого Карибского кризиса. По его мнению, как только Кеннеди понял, что больше не собирается терпеть запугивания Москвы, отступила угроза Берлину.

Жители Западного Берлина с бóльшим энтузиазмом чем кто-либо отмечали окончание Карибского кризиса. Они считали, что Советы им больше не угрожают.

Шёнебергская ратуша, Западный Берлин.

Четверг, 27 июня 1963 года

Спустя восемь месяцев после Карибского кризиса, 27 июня 1963 года, Кеннеди совершил свою первую и последнюю поездку в качестве президента в Берлин. Побывав у КПП «Чарли» и пройдя вдоль стены, президент приехал на площадь перед зданием муниципалитета, чтобы выступить перед собравшимися на площади жителями Западного Берлина. Большинство из трехсот тысяч берлинцев помнили об этом событии до конца своих дней.

Примерно еще миллион жителей Западного Берлина выстроились вдоль маршрута следования Кеннеди от аэропорта Тегель. Большую часть пути из аэропорта Кеннеди, вместе с которым в машине с открытым верхом ехали бургомистр Вилли Брандт и канцлер Конрад Аденауэр, проделал стоя. Жители Берлина, чтобы мельком увидеть своего американского героя, забирались на фонарные столбы и деревья, стояли на крышах и балконах. По данным Красного Креста, более тысячи человек упало в обморок.

В аэропорту и когда кортеж двигался по городу, некоторые члены американской делегации язвительно замечали, что такие же безумные толпы приветствовали Гитлера. Жители Берлина с таким невиданным энтузиазмом приветствовали Кеннеди, что удивленный Аденауэр шепнул Раску: «Не значит ли это, что однажды в Германии появится новый Гитлер?» В какой-то момент Кеннеди даже почувствовал испуг и сказал своему адъютанту генералу Годфри Т. Макхью: «Если я скажу им пойти и снести Берлинскую стену, они так и сделают».

Чем дольше Кеннеди и его окружение находились на территории Западного Берлине, тем большую симпатию испытывали к жителям этого города. Кеннеди был восхищен мужеством этих людей и потрясен видом стены. «Он похож на человека, заглянувшего в преисподнюю», – заметил корреспондент «Тайм» Хью Сайди. Во время поездки по городу Кеннеди переписал самую важную из трех речей, которые должен был произнести. Его речь у здания муниципалитета Западного Берлина была самой эмоциональной и впечатляющей из всех речей, которые он произносил за границей.

«Есть много людей в мире, которые действительно не понимают или только говорят, что не понимают, что является самой большой проблемой между свободным миром и коммунистическим миром. Пусть они приедут в Берлин. Есть такие, которые говорят, что коммунизм – идея будущего. Пусть они приедут в Берлин. И есть такие, которые говорят, что и в Европе, и в любом другом месте мы можем сотрудничать с коммунистами. Пусть они приедут в Берлин. И есть даже такие, которые заявляют, что да, коммунизм является системой зла, но это не мешает нам сотрудничать с коммунистами в сфере экономики».

А дальше он добавил по-немецки: «Lasst sie nach Berlin kommen» («Пусть они приедут в Берлин»), предварительно отрепетировав эту фразу с переводчиком Аденауэра Хайнцем Вебером и выписав немецкие слова на отдельную карточку. Он закончил выступление словами: «Все свободные люди, где бы они ни жили, – сейчас граждане Берлина, и поэтому, как свободный человек, я горжусь словами: «Ich bin ein Berliner» – «Я – берлинец!».

Или как Кеннеди написал на карточке: «Ish bin ine Bear-LEAN-er».

Несколько лет спустя лингвисты-любители заявили, что Кеннеди допустил грамматическую ошибку, использовав неопределенный артикль ein. Таким образом, получилось, что вместо задуманной фразы «Я – берлинец» («Ich bin Berliner») он сказал «Я – берлинский пончик» («Ich bin ein Berliner»). Как бы то ни было, но никто в огромной толпе не обратил на это внимания; все поняли, что хотел сказать Кеннеди.

Кеннеди выразил все накопившееся возмущение коммунистами, которое не показал в 1961 году. «У свободы есть много трудностей, и демократия несовершенна, но мы никогда не стали бы возводить стену, чтобы удерживать наших людей и не давать им возможности уйти от нас». К великой радости Аденауэра, Кеннеди сказал, что «живя восемнадцать лет в мире и честности, это поколение немцев заработало право быть свободными, включая право объединять свои семьи и нацию в вечном мире и с доброй волей ко всем людям». Он заявил, что верит в то, что «мы сможем увидеть тот день, когда этот город объединится. И этот город, и эта страна, и великий континент Европа объединятся на мирной и полной надежд Земле».

Это был новый Кеннеди.

Президент пригласил генерала Клея, который приехал с ним в Берлин, встать рядом с ним. Они наслаждались ликованием толпы – человек, осудивший Кеннеди за нежелание противостоять Советам, и главнокомандующий, действия которого теперь так напоминали Клея, что вызвали сильный испуг у советников. После выступления Банди сказал президенту: «Мне кажется, вы несколько перестарались».

Одним выступлением Кеннеди изменил политику США в отношении Германии и Берлина. Впервые за время президентства Кеннеди рассматривал Берлин как город, который будет защищать, а не как полученный в наследство причиняющий беспокойство город, населенный людьми, к которым он не испытывал ни сочувствия, ни симпатии. С этого момента ни Кеннеди, ни другой американский президент не могли отказаться от Берлина.

Во время полета из Берлина в Ирландию Кеннеди сказал Теду Соренсену: «У нас уже никогда в жизни не будет такого дня».