Миссис Тейлор провела кончиком соски по верхней губе ребенка. Маленький ротик точно капканом захватил резиновый сосок, — и в комнате наступила тишина. Тельце ребенка расслабилось, и как только девочка принялась пить, выражение полнейшего счастья появилось на ее лице.

— Ну вот, Мейбл! Что я тебе говорил?

Жена молчала.

— Она голодная, вот и все. Посмотри, как сосет.

Миссис Тейлор следила за уровнем молока в бутылке. Оно быстро уменьшалось, и скоро исчезли три или четыре унции из восьми.

— Все, — проговорила она. — Теперь хватит.

— Отрывать соску нельзя, Мейбл.

— Нет, дорогой, я должна…

— Да не волнуйся ты и дай ей поесть как следует.

— Но Алберт…

— Она проголодалась, разве ты не видишь? Давай, красавица, — сказал он. — Допивай все без остатка.

— Мне это не нравится, Алберт, — сказала его жена, но не отняла бутылку.

— Она наверстывает упущенное, Мейбл…

Через пять минут бутылка была пуста. Миссис Тейлор медленно отняла соску, и на этот раз ребенок не возражал и не издал ни единого звука. Дочь мирно лежала у матери на коленях, глаза ее довольно светились, ротик был приоткрыт, губы перепачканы молоком.

— Целых двенадцать унций, Мейбл! — сказал Алберт Тейлор. — В три раза больше обычного! Разве не удивительно?

Женщина смотрела на ребенка. Губы ее сжались, на лице медленно появлялось прежнее выражение обеспокоенности.

— Да что с тобой? — спросил Алберт. — Что ты так волнуешься? Было бы смешно, если бы для того, чтобы поправиться, ей хватило каких-то жалких четырех унций.

— Иди сюда, Алберт, — сказала жена.

— Что?

— Я сказала, иди сюда.

Он подошел к ней.

— Посмотри внимательно и скажи, не замечаешь ли ты чего-нибудь.

Он внимательно посмотрел на ребенка.

— Похоже, она стала больше, Мейбл, если ты это имеешь в виду. Больше и полнее.

— Подержи-ка ее, — потребовала жена. — На же, возьми.

Он наклонился и поднял ребенка с колен матери.

— Боже мой! — воскликнул он. — Да она весит целую тонну!

— Вот именно.

— Разве это не замечательно! — сияя от удовольствия, воскликнул он. Значит, она совсем поправилась!

— Вот это-то меня и пугает, Алберт. Слишком уж быстро.

— Ерунда.

— Это все твое мерзкое маточное желе, — сказала Мейбл. — Ненавижу его.

— Ничего в нем нет мерзкого, — с возмущением проговорил муж.

— Не будь же глупцом, Алберт! Ты думаешь, нормально, когда ребенок прибавляет в весе так стремительно?

— Тебе ничем не угодить! — вскричал он. — Тебя до смерти пугает, когда она худеет, а теперь ты перепугалась, потому что она прибавляет в весе! Да что с тобой, Мейбл?

Жена поднялась с кресла с ребенком на руках и направилась к двери.

— Могу сказать только одно, — бросила она, — хорошо еще, что я здесь и слежу за тем, чтобы ты ей больше его не давал, вот что я тебе скажу.

Она вышла. Алберт смотрел жене вслед. Она пересекла холл и стала подниматься по лестнице. На третьей или четвертой ступеньке она неожиданно остановилась и несколько секунд стояла совершенно неподвижно, точно вспомнив что-то. Потом повернулась, довольно быстро сошла вниз и возвратилась в комнату.

— Алберт, — сказала Мейбл.

— Да?

— Я полагаю, в последней бутылке не было маточного желе?

— Не понимаю, почему ты должна так полагать.

— Алберт!

— В чем дело? — спросил он тихо и невинно.

— Да как ты посмел! — вскричала она.

На бородатом лице Алберта Тейлора появилось выражение боли и озадаченности.

— По-моему, ты должна была радоваться, что ей досталась еще одна большая порция желе, — сказал он. — Честное слово. А эта порция действительно большая, Мейбл, можешь мне поверить.

Стоя в дверях, мать прижимала к себе спящего ребенка и смотрела на мужа широко раскрытыми глазами. Она вся напряглась от ярости, лицо ее было бледнее, чем обычно, губы еще крепче сжались.

— Запомни мои слова, — говорил Алберт, — у тебя скоро будет едок, который возьмет первый приз в стране на любом конкурсе младенцев. Почему бы нам не взвесить ее сейчас же и не узнать, сколько она уже весит? Принести весы, Мейбл?

Мейбл подошла к столу, стоявшему посреди комнаты, положила на него ребенка и стала раздевать его.

— Да! — резко ответила она. — Неси весы!

В сторону полетели халатик и ночная рубашка. Потом она сняла с девочки пеленки, отбросила их прочь, и теперь девочка лежала голой.

— Ты только посмотри на нее, Мейбл! — воскликнул муж. — Это же чудесно! Она круглая, точно щенок!

И действительно, ребенок поразительно прибавил в весе. Худая, впалая грудь с торчащими ребрами стала полной и круглой, как бочка, а животик выдавался вперед. Странно, впрочем, но руки и ноги не увеличились в размерах в той же пропорции. Оставаясь по-прежнему короткими и костлявыми, они, точно палки, выступали из толстого тела.

— Смотри! — сказал Алберт. — У нее на животе даже волосики появились, чтобы было теплее!

Он протянул руку и уже собрался было провести кончиками пальцев по шелковистым желтовато-коричневым волоскам на животе ребенка.

— Не смей до нее дотрагиваться! — вскричала жена.

Она повернулась к нему лицом и сделалась похожей на воинственно настроенную птицу. Шея у нее вытянулась, будто она собралась налететь на него и выклевать ему глаза.

— Погоди-ка минутку, — сказал Алберт, отступая.

— Ты сошел с ума! — кричала жена.

— Погоди-ка одну только минутку, Мейбл, прошу тебя. Если ты все еще думаешь, что это вещество опасно… Ты ведь так думаешь, правда? Ну, хорошо. Теперь слушай внимательно. Я докажу тебе раз и навсегда, Мейбл, что маточное желе абсолютно безвредно для человека, даже в больших дозах. Например, почему, по-твоему, мы собрали только половину обычного количества меда прошлым летом? Скажи мне.

Отступая, он остановился от нее в трех-четырех шагах, где, похоже, чувствовал себя в безопасности.

— А собрали мы только половину обычного количества меда прошлым летом потому, — медленно произнес он, понизив голос, — что сотню ульев я перевел на производство маточного желе.

— Что?

— Вот-вот, — прошептал он. — Я так и знал, что тебя это удивит. И с тех пор я только этим и занимался прямо у тебя под носом.

Его маленькие глазки заблестели, а в уголках рта показалась лукавая улыбка.