Я смотрел на него. Ненависть к себе…

Игра теней…

Мать…

Вдруг из ниоткуда – образ, как я болтался под марсианской крепостью в Текитомуре на намертво приваренной хватке. Парализованный и подвешенный. Я видел свою руку, что сжалась на тросе, удерживая меня. Держала мою жизнь.

Держала меня на месте.

Я видел, как разжимаю руку, по одному онемевшему пальцу, и двигаюсь.

Я встал.

Слез с него и отступил. Стоял и смотрел, пытаясь осознать, что сейчас сделал. Он моргнул.

– Знаешь. – Сказал я, и мой голос заело, словно ржавый. Пришлось начинать заново, тихо, устало. – Знаешь – иди на хер. Тебя не было в Инненине, не было на Лойко, на Санкции IV или Доме Хань. Тебя никогда не было на Земле. Какого хера ты вообще знаешь?

Он сплюнул кровь. Сел и вытер разбитый рот. Я безрадостно рассмеялся и покачал головой.

– Знаешь что? Давай посмотрим, как ты справишься. Думаешь, обойдешь все мои косяки? Ну давай. Попробуй, блин, – я отошел и махнул на ряды пришвартованных скиммеров у причала. – Наверняка там найдется парочка, которым не так сильно досталось. Сам выбирай, как выбираться отсюда. Никто не будет тебя искать, давай двигай, пока есть фора.

Он приподнимался постепенно. Глаза не отрывались от моих; руки дрожали от напряжения, готовились к обороне. Может, я ему ничего и не сломал. Я снова усмехнулся, в этот раз мне было легче.

– Я серьезно. Попробуй управиться с моей сраной жизнью лучше, чем я. И тогда посмотрим, закончишь ты так, как я, или нет. Вперед.

Он сделал шаг мимо меня, все еще настороже, с мрачным лицом.

– И попробую, – сказал он. – Не представляю, чтобы у меня получилось хуже.

– Ну и катись отсюда. Катись отсюда на хер, – я ухватился за свежую злость, позыв снова сбить его с ног и закончить на этом. Я запихнул ее обратно. Это потребовало на удивление немного усилий. Голос снова прозвучал ровно. – Только не стой и не ной, а иди и сделай лучше.

Он еще раз опасливо глянул, а потом ушел, к краю причала и одному из неповрежденных скиммеров.

Я следил, как он уходит.

Через десяток метров он остановился и обернулся. Мне показалось, он хотел поднять руку.

И с другого конца причала хлынул жидкий сгусток огня из бластера. Он пришелся на его голову и грудь и спалил все на своем пути. Миг он стоял, исчезнув выше пояса, а затем дымящиеся останки тела повалились на бок, за причал, ударившись о нос ближайшего скиммера, и с глухим всплеском отскочили в воду.

Что-то кольнуло под ребрами. Из меня просочился тонкий возглас, я поймал и зажал его зубами. Развернулся, без оружия, в направлении выстрела.

Из дверей скирдовальной станции вышла Ядвига. Она как-то завладела плазмошрапнельной винтовкой Мураками, или очень на нее похожей. Держала ее на бедре. Вокруг ствола еще висело жаркое марево.

– Я так понимаю, ты не сильно огорчишься, – крикнула она из-за ветра и мертвой тишины между нами.

Я закрыл глаза и стоял, просто дышал.

Не помогло.

С палубы «Дочери гайдука» видно, как побережье Кошута превращается в низкую угольную полоску за кормой. На юге еще остались высокие уродливые тучи: туда, вдоль западного края Простора, укатился шторм, теряя силу на мелководье и умирая. По прогнозам, до самого севера – спокойное море и солнце. Джапаридзе считает, что может домчать нас до Текитомуры в рекордное время и за те деньги, что мы ему платим, сделает это с радостью. Но внезапный рывок старенького грузового ховерлодера на север наверняка привлечет внимание, а нам это сейчас не нужно. Медленный заурядный ритм коммерческого маршрута с остановками вдоль западного побережья Шафранового архипелага будет лучшим прикрытием. И торопиться некуда.

Я знаю, где-то в правительственных коридорах Миллспорта сейчас кипит расследование. Пробоем прислали аудиторов Корпуса, и теперь они разбирают то немногое, что осталось от тайной миссии Мураками. Но, как и угасающий шторм в Просторе, нас это не затронет. У нас есть время; если повезет, столько, сколько нужно. Вирус «Куалгрист» неуклонно расползается по населению планеты, рано или поздно он отправит семью Харланов к их предкам, из плоти аристов в стеки данных. Вакуум власти в центре миропорядка, который появится из-за их ухода, засосет остатки олигархии Первых Семей в политический водоворот, из которого им не выгрести, и тогда все начнет разваливаться. Якудза, гайдуки и Протекторат станут кружить, как боттлбэки вокруг ослабевшего слоновьего ската в ожидании конца, присматривая друг за другом. Но пока ничего делать не будут.

В это верит Куэллкрист Фальконер, и, хоть иногда все звучит слишком гладко, как риторика Коя о ходе истории, я склонен с ней согласиться. Я уже видел это на других планетах, а кое-где и сам все начинал, и в ее предсказаниях есть зерно истины. К тому же она присутствовала при Отчуждении, а значит, она самый большой эксперт по политическим переменам на Харлане из всех нас.

Так странно – быть с ней. Ты знаешь, что разговариваешь с многовековой исторической легендой, – так это знание еще и непостоянно: иногда она почти незрима, иногда жутко бросается в глаза. Но, кроме того, невозможно забыть, что все чаще она приходит без усилий, плавно меняясь местами с Сильви Осимой, как Джапаридзе меняется вахтой с первым помощником. Иногда даже замечаешь, как все происходит – словно волна помех проходит по лицу, она моргает, и ты уже говоришь с другой женщиной. А иногда я даже не знаю, с кем из них разговариваю. Приходится следить, как двигается лицо, слушать модуляции голоса.

Я спрашиваю себя: может, через пару десятков лет такая скользящая форма личности станет для человечества вполне обычной? Судя по тому, что говорит Сильви, этому ничего не мешает. Потенциал в системах деКома почти безграничный. Чтобы его обуздать, нужны сильные люди, но так было всегда, с любым важным шагом в знаниях или технологии. Нельзя выживать на старых моделях, надо двигаться вперед, строить лучшие разум и тело. Либо так, либо вселенная набросится, как болотная пантера, и сожрет тебя живьем.

Я стараюсь не думать о Шегешваре и остальных. Особенно о втором Коваче. Постепенно начинаю разговаривать с Яд, потому что все-таки не могу ее винить за тот выстрел. А Вирджиния Видаура в ночь, когда мы вышли из порта Ньюпеста на борту «Дочери гайдука», дала мне наглядный урок в науке забывать. Мы трахались нежно, не забывая о ее медленно заживающем лице, и потом она плакала и всю ночь говорила со мной о Джеке Соуле Бразилии. Я слушал и впитывал, как она и учила меня век назад. А наутро она обхватила мой член, подрочила и взяла в рот, и в себя, и мы снова трахались, а потом встали навстречу дню. С тех пор она не упоминала о Бразилии, а когда это делал я – ненамеренно, – моргала и улыбалась, и слезы ни разу не покинули ее глаз.