15 марта 1939 года немцы оккупировали Чехословакию. Неделю спустя Диего фон Берген, германский посол в Ватикане, сообщал своему руководству: «Я узнал из хорошо осведомленного источника, что предпринимаются настойчивые попытки, особенно с французской стороны, убедить папу присоединиться к протестам демократических стран против присоединения к Германии Богемии и Моравии. Папа категорически отверг эти домогательства. Он дал понять своему окружению, что не видит причины вмешиваться в исторические процессы, до которых церкви с политической точки зрения нет никакого дела».

И даже это было только начало. 1 сентября 1939 года вермахт вторгся в католическую Польшу, а двумя днями позже Великобритания и Франция объявили войну Германии. В течение следующих пяти недель поляки потеряли около 70 тысяч человек. Однако из Ватикана, несмотря на настойчивые обращения британского и французского послов, не прозвучало ни слова сострадания или сожаления, не говоря уже об осуждении агрессии. Это оглушительное молчание продолжалось вплоть до третьей недели октября, когда папа опубликовал свою первую энциклику — «Верховного Понтификата» («Summi Pontificatus»). В ней Польша наконец удостоилась упоминания: «Пролитая кровь неисчислимых человеческих жертв, в том числе гражданского населения, вопиет к небесам, особенно кровь поляков, народа, очень дорогого Нам. Это народ, который обладает правом на человеческое и братское сострадание всего мира по причине своей преданности церкви и благодаря тому рвению, которое он выказал в деле защиты христианской цивилизации, поэтому его заслуги навеки запечатлены на скрижалях истории».

Нет ничего удивительного в том, что союзники приветствовали обнародование энциклики; французская авиация разбросала над Германией 88 тысяч ее экземпляров. Для германского МИДа суть дела была вполне ясна. «Пий XII, — уведомляло министерство своего посла при Святом престоле, — перестал сохранять нейтралитет». Впрочем, следует отметить, что нигде в тексте энциклики нет ни одного упоминания ни о Германии, ни о нацизме, ни о евреях.

В ноябре 1939 года произошел любопытный инцидент, когда папу тайно посетила группа немецких заговорщиков, попросивших его о помощи. Их план предусматривал свержение Гитлера и возврат Германии на путь демократии; однако перед тем как приступить к осуществлению своего плана, эти люди стремились заручиться гарантиями того, что западные державы не воспользуются ситуацией хаоса, который мог наступить в результате переворота, и не наложат на Германию обязательства столь же унизительные, как и те, что были наложены на нее после Первой мировой войны в Версале. Был ли папа готов выступить в качестве посредника, добиваясь от Великобритании и ее союзников согласия пойти на почетный мир?

Папа Пий ясно осознавал, что ему предлагали принять участие в заговоре. Очевидно, это означало огромный риск. Если бы стало известно о каком бы то ни было вмешательстве с его стороны, Гитлер почти наверняка обрушил бы свой гнев на католическую церковь в Германии; в свою очередь, Муссолини мог бы заявить о нарушении Латеранских соглашений и оккупировать папское государство или по крайней мере лишить его водоснабжения или подачи электричества. Нет ничего удивительного в том, что Пий XII попросил 24 часа на размышление. Он не консультировался ни с курией, ни даже со своим статс-секретарем; ответ, который он дал на следующий день, — что он готов сделать все от него зависящее во имя мира, — являлся решением его самого и никого другого.

Впрочем, означенное решение поставило папу в очень непростую ситуацию. Когда вскоре после этого британский посол при Святом престоле, сэр д'Арси Осборн, получил аудиенцию у папы, он сообщил о ней следующее: «Папа соблаговолил иметь со мной беседу [по поводу германских заговорщиков] исключительно с целью меня уведомить. Он не соизволил выразить ни малейшего одобрения или поддержки в их адрес. Выслушав мои замечания… он сказал, что, возможно, после всего сказанного не стоило продолжать разговор на данную тему, а потому он просил бы меня считать, что этой беседы не было. Однако на это я тут же возразил, сказав, что не желаю, чтобы этот груз ответственности Его Святейшество переложил со своей совести на мою».

В конечном счете вся эта история ни к чему не привела. Правительство Невилла Чемберлена настаивало на том, чтобы кабинету было предоставлено гораздо больше сведений, нежели заговорщики были готовы дать, и не допускало даже мысли о заключении какого бы то ни было мирного соглашения при сохранении в целости германской военной машины. Кроме того, англичане настаивали на том, чтобы поставить в известность французов, чего заговорщики не желали категорически. Возможно, у последних сдали нервы; какова бы ни была причина, заговор «потерял запал». Мы сочли необходимым упомянуть здесь о нем, чтобы показать, что в целом Пий XII отнюдь не симпатизировал нацистам; он имел мужество принять крайне опасное для себя решение и оказался в зоне огромного риска сразу же после того, как это решение было принято.

Здесь мы подошли к серьезной проблеме, которая бросает тень на понтификат Пия XII; речь идет о его отношении к холокосту. Заметная антисемитская составляющая всегда отличала католическое мировоззрение: разве не евреи убили Христа? Тридентская месса, одобренная Тридентским собором в XVI веке[346], на Страстной пятнице включала молитву за обращение «вероломных иудеев»[347], и католические партии правого толка во Франции, Германии и Австрии не делали тайны из своих антисемитских настроений. Стоит ли говорить, что подобным взглядам не было места в официальном учении церкви; однако приведенные выше цитаты позволяют понять, что молодой Пачелли — по крайней мере до известной степени — их разделял, и, похоже, в этом он был не одинок.

«Евреи, — заявил Гитлер в своем выступлении по радио 9 февраля 1942 года, — будут ликвидированы не менее чем на тысячу лет». В течение месяца был запущен процесс физического уничтожения не только в Германии, Австрии и Польше, но и на территории Венгрии, Хорватии, Словакии и французской Республики Виши. Все это было хорошо известно в Ватикане; об этом знали во всех странах Европы. 21 апреля сэр д'Арси Осборн написал своему другу Бриджету Макивену: «Вчера был день рождения Гитлера; утром я повязал черный галстук в память о тех миллионах людей, которых он убил и замучил». Папа вряд ли мог повязать черный галстук, однако у него была возможность выступить против продолжавшихся зверств. Несмотря на настойчивые просьбы Осборна, папа на это не пошел. 31 июля Осборн вновь написал Макивену: «Это крайне прискорбно. Факт состоит в том, что нравственный авторитет Святого престола, которому Пий XI и его предшественники придали всемирный масштаб, теперь рушится самым трагическим образом. Я подозреваю, что Е[го] С[вятейшество] надеется сыграть выдающуюся роль как миротворец и по крайней мере отчасти именно по этой причине пытается сохранять позицию нейтралитета между воюющими сторонами. Однако, как ты понимаешь, немецкие злодеяния не имеют никакого отношения к нейтралитету… Истина заключается в том, что молчание папы отдаляет от него его цель, поскольку сводит на нет его миротворческие устремления».