– А я не такая, – угрюмо призналась она.

– И я тоже. Но мы с тобой, хоть и несовершенны, все равно можем стремиться стать на него похожими и заботиться друг о друге, ведь правда? – спросила Элис, снова обняв Пташку за плечи.

Они дошли до трактира «Георг» и свернули на бечевник, который шел к ферме. Чем больше Пташка размышляла о будущем, тем больше ей хотелось, чтобы оно поскорее наступило. Она пыталась представить себе, какой станет после свадьбы Элис их жизнь. Будущее виделось ей широким полем, где царят свобода и спокойствие и внутренний голос больше не предупреждает о грозящей опасности. Полем, где расцветают улыбки Элис и раздается добродушный смех Джонатана.

– Я буду очень рада, если мистер Аллейн станет моим братом, – тихо проговорила Пташка, шагая к дому, и неподвижный вечерний воздух показался ей теплым и нежным.

К февралю они были готовы уехать из Бата. Погода установилась хорошая, хотя воздух все еще был холодным. Солнце светило ярче и словно говорило, что весна теперь не за горами. Мебель из дома Рейчел была продана, и теперь она наблюдала, как ее сундук грузят на скрипучую телегу, чтобы увезти с Эббигейт-стрит – всего через пять месяцев после того, как он туда прибыл. Однако ей казалось, что с тех пор прошла целая жизнь. Подвода должна была довезти вещи до их нового дома, который снял Джонатан. Он находился неподалеку от Шефтсбери[103], торгового городка, уютно расположившегося среди поросших лесом холмов Дорсета. Им понадобилось некоторое время, чтобы подыскать новое жилье и уладить дела, касающиеся винной торговли покойного мистера Уикса. Продавать было практически нечего. Большая часть вырученных денег ушла на долги. Казалось, Ричард их делал по всему Бату. Он задолжал трактирщикам и партнерам по игре в карты, портному и хозяину дома. Остатки вина и бухгалтерские книги она продала конкуренту. Дункан и Ричард теперь лежали рядом на маленьком кладбище у южной окраины города. Рейчел несколько раз ходила туда, чтобы помолиться и положить цветы на могилы. «Приходила бы я к нему, если бы рядом не покоился его отец?» – спросила себя Рейчел. Возможно, и приходила бы, решила она. Ее привела бы сюда неспокойная совесть жены, которая не скорбит об умершем муже.

Когда подвода скрылась из виду, Рейчел поднялась в совмещенную с кухней гостиную и прислушалась. С улицы доносились обычные звуки – голоса и шаги, удары и скрежет, обрывки какой-то песни. Ставни были закрыты, но между ними проникал тоненький лучик света и падал на пол. Рейчел встала на его пути и ощутила слабое тепло. «Скоро здесь от нас не останется ничего, кроме пыли». Она была этому рада и подумала о том, чтобы поскорее уйти. И все же ей захотелось как следует прочувствовать миг расставания с прошлым и не позволить ему кануть в лету без всякого следа. Рейчел закрыла глаза и представила себе, насколько другой могла оказаться ее жизнь, не доведись ей по чистой случайности родиться похожей на Элис Беквит. «Я осталась бы в Хартфорде до самой смерти и никогда бы не вышла замуж. Или я осталась бы жить здесь, с человеком, снедаемым чувством вины и собственными ошибками. Он стал бы бить меня за это и довел бы семью до нищеты неумеренными долгами. И я никогда не познакомилась бы с Джонатаном и Пташкой. И не узнала бы, что такое счастье». С этого дня город Бат продолжит жить своей жизнью, звуки которой по-прежнему будут проникать в этот дом, но Рейчел в нем уже не будет. Громко стуча каблуками по половицам, она вышла из дома, заперла за собой дверь и вручила ключ слуге домовладельца.

У дома номер один в Лэнсдаунском Полумесяце на подъездной дорожке ждала карета, запряженная четверкой лошадей, и Фалмут присматривал за парой мальчишек, занятых погрузкой коробок и чемоданов.

– А это я возьму с собой, – сказала Пташка Фалмуту, когда Рейчел приблизилась. – Не стоит беспокоиться. Справлюсь сама, – пробормотала девушка, отнимая свой убогий мешок у бесстрастного дворецкого и забираясь в карету.

– Тебе следовало позволить ему помочь тебе. Ведь ты больше не служанка, – с улыбкой проговорила Рейчел.

Пташка выпучила глаза.

– Я осталась такой же, какой и была. Вольной птицей, то ли дворянкой, то ли бродяжкой, которая вправе поступать, как ей нравится, – заявила она, выходя из кареты.

Простое платье служанки сидело на ней как влитое, а передник, который Пташка обычно надевала поверх него, сегодня отсутствовал. На рыжих волосах красовалась единственная хорошая шляпка, которую раньше она приберегала для церкви, соломенная и с сиреневой лентой.

– Ваши вещи уже отправлены? – спросила девушка.

– Да. А где мистер Аллейн?

– Он где-то здесь.

Не успела Пташка это сказать, как из дверей вышел Джонатан, щурясь на яркий свет. След от раны на голове, полученной при падении в овраг, превратился в тонкую розоватую полоску. «Напоминание о том, как сильно я могла ошибаться. Теперь оно всегда будет у меня перед глазами».

– Миссис Уикс, рад вас видеть, – сказал он, осторожно спускаясь по ступенькам.

Его больная нога окрепла, потому что он стал больше ходить, но лестницы все еще представляли опасность. Джонатан преодолевал их, крепко держась за перила, но пользоваться тростью отказывался. Он был серьезен, под глазами виднелись темные тени, а лицо выглядело бледным. «Ничего, настанет лето, и это пройдет».

– Мистер Аллейн, как вы себя чувствуете?

– Сносно, – ответил он, взял ее руку в свою и поцеловал.

– Вы снова не спали, – пожурила его Рейчел.

– Вы правы. Но сегодня, скорее всего, я усну. И сделаю это в новой комнате, где меня больше не станут мучить кошмары прошлого. – Он слегка улыбнулся, не отпуская ее руки. – Ну что, вы готовы ехать, дорогая миссис Уикс? – спросил он тихо.

– Да, сэр. Я уже сходила к капитану Саттону и его жене, чтобы попрощаться. – При этих словах лицо Джонатана помрачнело. Рейчел сжала его руку и проговорила: – Я им сказала, что мы скоро им напишем. А еще я… хотела бы поговорить с вашей матерью, если позволите. Просто хочу сказать ей пару слов перед отъездом.

– Не думаю, что она обрадуется.

– Я этого и не ожидаю.

Рейчел нашла Джозефину Аллейн в величественной гостиной точно на том же месте, где та стояла, когда Рейчел впервые ее увидела, – у окна, рядом с по-прежнему пустой клеткой для канарейки. «Почему она не прикажет ее убрать или не заведет себе другую пичужку?» На матери Джонатана было черное платье с длинным рукавом и высоким воротом. По-видимому, темный цвет ткани должен был подчеркивать ее недовольство.

– Здравствуйте, миссис Аллейн, – поприветствовала ее Рейчел, твердо решившая не бояться ни сверхъестественного самообладания этой женщины, ни холода, который, казалось, от нее исходил.

– Ах, неужели так трудно оставить меня в покое? Насколько я понимаю, вы пришли позлорадствовать.