— Трус, — выплюнула Перл. Красс дернул плечом и бросился к двери. Занес нож — Гюнтер шарахнулся, ударившись затылком о дверной косяк. Топот, вскрик, сдавленное рычание. Тишина.

В дверях толпились испуганные гримерши, ассистенты, статисты, переодетые в сиамских пиратов, — все, как один, в алых платках на выбритых головах. Перл прикрыла глаза, зажала рану. Сквозь пальцы текли последние капли горячей крови — Красс ушел, а она осталась здесь, среди душного бархата и зеркал, истаивать под жарким светом софитов. Она станет тенью на экране, и в ее жилах будет течь пыльный свет проектора. Вместо голоса — хруст ореховой скорлупы под сиденьями, вместо слов — скачущие титры, вместо мысли — шорох целлулоида. Тысячи глаз будут равнодушно раздевать взглядами Полину, миллионершу и авантюристку. А Перл умрет.

Кривые иглы, инъекция морфия, золотисто-голубой сон — Перл стоит на палубе стремительного парусника, ожидая чуда. Медленно вспучивается вода у горизонта, встает зеленой стеклянной стеной, и из-за нее на Перл смотрят с ожиданием и любовью горячие, горящие глаза.

— Гримировать не станем, — сказал Гюнтер, — Скрюченная Рука попытался убить тебя, но в последний момент… — Его глаза затуманились, он пошевелил пальцами. — Отлично, отлично, — он потрепал ее по плечу и вышел.

Тихо проскользнула в палату монахиня-ионитка с судком, и Перл принялась жадно глотать куриный бульон, нетерпеливо поглядывая на подносик — там лежали стерильная салфетка и шприц. Укол. Перл закрыла глаза и погрузилась во тьму, расцвеченную золотыми змейками.

— Вот так, — медленно сказала Перл, не отрывая взгляда от воды. — Но я простила его, простила…

— И вы думаете…

Перл вновь прикоснулась к ключице, пожала плечами.

— Он единственный, кто не захотел отпустить меня.

— Но если он хотел убить вас…

— Если? Вы тоже считаете, что я сумасшедшая? Что я все выдумала?

Козмо внимательно взглянул ей в глаза и покачал головой.

— Вы не безумны, нет. Я вам верю… Но все это очень странно.

— Вы проводите меня?

Казалось, офицер забыл о присутствии Перл — такое у него было замкнутое, отчужденное лицо. Срезая путь, они свернули в переулок, зажатый между слепыми стенами домов. Из щели в мостовой со слабым свистом вырывался затхлый пар — Перл уже не удивилась, услышав в шипении всё ту же навязчивую мелодию. С каждой нотой Перл все больше растворялась во тьме — еще мгновение, и останется лишь тень, холодная и бесплотная, не нужная никому, и ничто не удержит…

— Постойте, — попросила она, еще сама не понимая, зачем. Офицер остановился, взглянул вопросительно. — Козмо, скажите… Я вам нравлюсь?

Он удивленно поднял брови, открыл рот — дежурный комплимент, святой Иона, только не это, отчаянно подумала Перл и прильнула к Козмо. Мир исчез, остался только слабый запах одеколона, холодная колючесть шинели, горячая кожа под губами. Мелкие, легкие поцелуи, живой жар, ответное движение рта. Сильная рука скользнула по спине, и Перл завладел торжествующий восторг. «Спаси меня! — мысленно кричала она. — Желай меня, возьми… я существую, я существую, я живая». Тяжелое тепло внутри. Холодный воздух на щеке, пустота под губами. Перл удивленно раскрыла глаза.

— Аделида, я был бы подлецом, если бы воспользовался вашим отчаянием…

Перл, дрожа, еще не понимая, снова потянулась к нему.

— Перестаньте, — офицер крепко взял ее за руки, — зачем эти глупости? — на его красивом лице проступило брезгливое раздражение. Перл отшатнулась. Тепло возбуждения взорвалось горькой яростью, по щекам покатились злые слезы.

— Глупости, — в отчаянии повторила она, — глупости… — Лицо Козмо оставалось холодным; он слегка повернулся, нахмурился.

— Сюда идут.

Только сейчас Перл услышала звуки ударов и пьяные выкрики. Кто-то проорал несколько строк непристойной песни; голос сорвался в фальцет и оборвался, заглушенный грубым хохотом. Из подворотни вывалилась целая компания. Рабочие сгрудились, загородив дорогу, — плотная толпа, окутанная запахом перегара, каждый едва стоит на ногах и каждый — опасен, как голодный, бешеный зверь. Черноволосый усач, шедший впереди, окинул Перл медленным, оценивающим взглядом, коротко посмотрел на офицера. Нехорошо усмехнулся, полез в карман.

— Прочь с дороги, шваль! — Козмо шагнул вперед, загораживая Перл, потянулся к поясу.

— Бирманец! — заорали из толпы. Усатый угрожающе забормотал — Перл не могла разобрать слов. «Почему бирманец? — отвлеченно подумала она, — откуда здесь…»

Сухой треск оглушил ее, в нос ударил запах пороха. Пьяный пошатнулся, медленно повернул назад и пошел прочь — сейчас он казался почти трезвым, прямой как палка, шагающий торжественно и размеренно. Вдалеке затихал топот убегающих гуляк.

— Идемте, идемте, — Козмо подтолкнул Перл вперед. Они быстро прошли мимо усатого — тот попытался что-то сказать и осекся, покачнувшись. Козмо хмурился; рука, поддерживающая Перл, едва заметно дрожала.

— Вы меня презираете? — тихо спросила Перл.

— Нет, отчего же, — ответил Козмо, не поворачивая головы. Дальше шли молча.

У двери в подъезд Перл остановилась.

— Дальше я пойду одна, вам опасно. Прощайте.

— Я не оставлю вас здесь, — возразил Козмо. — Послушайте!

Из раскрытых форточек доносились пьяные крики. «Моя Полли — девочка что надо, разогреет самого кальмара», — сипло пропел кто-то и осекся с коротким вяканьем. На мостовую грохнулась бутылка и взорвалась брызгами осколков.

— Красс ненавидит офицеров… и не стесняется в средствах.

— Что ж, — пожал плечами Козмо, — я тоже не люблю отребье.

— Уходите. Иначе он убьет вас, — Перл подалась к офицеру, умоляюще заглянула в глаза. — Уходите… — прошептала страстно, кладя руку на плечо.

— Поймите, здесь опасно. Вас некому защитить…

— Если вас не пугает собственная гибель, подумайте обо мне! Если он вас увидит… Уходите!

— Аделида…

— Ну хотите, я вас поцелую? — У Перл вырвался истерический, звенящий смешок. — Тогда вы уйдете?!

— Зачем вы так?

Перл взялась за ручку двери. «Прощайте», — прошептала она и протянула руку. Офицер легко коснулся ее сухими губами.

— Прощайте, Аделида.

«Если он обернется…» — подумала Перл. «Святой Иона, сделай так, чтобы обернулся!» — но офицер уходил быстрым, размашистым шагом, растворяясь в полутьме улицы, и наконец скрылся за поворотом.

Перл вошла в аммиачную вонь подъезда. На площадке между этажами тускло светил единственный фонарь — газ прикручен до минимума. Призрачный синеватый свет еле пробивался сквозь густой воздух; в нем, как в грязной воде, ходили громадные тени, в тягучей тишине заунывно плакали, и плач сливался в мелодию — Перл узнала песню с разбитой пластинки. «Киты поют, — подумала она, — киты поют "Немного любви для Долли Джонс". Для меня…» Прикрыв глаза, попыталась подпеть. Голос поплыл, дрожа и дробясь. Тишина взорвалась прилетевшим сверху воплем; китовые тени обернулись изломанной тьмой лестницы. Она шагнула на первую ступеньку; из-под ноги выкатилась бутылка. Перл замерла, взявшись за виски и мучительно хмурясь: зачем она здесь?