Скорее всего и капитан Ван Тао не собирался меня отравить, для этого мира поступок был слишком невероятный даже для бесшабашного грабителя руин. Наверное, в аппетитных пельменях было банальное снотворное. И не с целью меня связать или обобрать, а просто чтобы опасный гость не буянил ночью.

Андре остановил повозку, бросил мне вожжи:

– Подержи… живот прихватило.

Он сиганул вниз и скрылся за ближайшими кустами. Лошадь прядала ушами, помахивала хвостом и всем своим видом выражала готовность простоять так хоть до вечера.

Возница вернулся, пробормотал:

– Чтоб я еще раз в «Хмельном дельфине» пиво пил! Пусть они его дельфинам спаивают… дельфинам просто, где захотел, там и серешь…

– Кору дуба надо заварить и попить, помогает, – сказал я сочувственно.

– Знаю, вот как приеду, так сразу дочку попрошу заварить… она у меня умница. А ты доктор, что ли?

– Отец у меня доктор.

– А! Ну, значит, и ты в доктора пойдешь, – убежденно сказал Андре. – А вот скажи, что женщинам пить, когда у них дни дурные?

– Для чего? – не понял я.

– Чтобы на людей не кидались.

– А… – Я пожал плечами. – Валерьяну… боярышник.

– И впрямь – доктор, – порадовался Андре. – Только не помогает. Все равно сама не своя ходит. Она у меня молодая… горячая…

Он задумался.

– А вот если сердце колет?

– Колет или давит? – уточнил я.

– Колет.

– Валерьяну. И боярышник.

– Ишь ты…

У меня создалось ощущение, что мои рекомендации новостью не явились. Скорее возница воспользовался случаем проверить какого-то своего доктора, давшего ему столь же простые и оттого вызывающие мало доверия советы.

– А к Дитришу ты по врачебному делу?

Я понял, что открещиваться от чужой специальности смысла нет. Что бы ни случилось в мире, но людей всегда будет интересовать, как лечить свои и чужие болячки. Причем о своих они будут спрашивать докторов, а чужие – порываться лечить сами.

– Не совсем. Мне про него рассказали, что человек очень умный.

– Умный, – без тени иронии подтвердил Андре. – Хороший человек и умный. У них вся семья такая была. Дедушка, будь ему земля пухом, отец – тоже золотой человек. Сестра у него попроще, ветреная девица и пустая, хоть и не пропащая. А Дитриш – умница. Жениться ему надо скорее и детей рожать, а то ведь все мы смертны, а хорошую породу продолжить надо…

Это явно было его больной темой, и он не преминул бы подольше о ней поговорить. Но я, воспользовавшись случаем, задал вопрос:

– А он холостой?

– Ага. Он же молодой совсем, твой ровесник будет. Но умный!

Последняя фраза прозвучала обидно, хотя вряд ли Андре вкладывал в нее такой смысл.

– Ясно. – Я задумался. Почему-то я был твердо уверен, что меценат и землевладелец Дитриш – человек пожилой, как минимум в отцы мне годящийся. А тут – ровесник.

Хорошо это или плохо?

Пожалуй, хорошо. Если я решу ему открыться, то чем моложе Дитриш, чем меньше замылены у него глаза, тем легче мне будет.

– Скажите, Андре, а вы ни от кого не слыхали, будто в горах выше поместья господина Дитриша стоит какое-то здание? – спросил я. – Высокое, вроде башни.

Андре помедлил. Снова достал и протянул мне папиросы. Я закурил, уже догадываясь, что ответ будет утвердительный.

– Слыхал. Как не слыхать. Троих людей знал, которые говорят, что ее видели. Да что видели, и сейчас, если на гору посмотрят, видят. Один даже на запад уехал, говорил, «чтоб не маячила».

Я искоса посмотрел на гору. Перекрученный веер бесстыдно сверкал в проглянувшем в прореху облаков солнце.

– Сами вы не видали?

– Нет. Как-то долго стоял, и так смотрел, и эдак. Говорят, красивая такая… – Он неопределенно взмахнул руками. – Только видеть ее могут не все.

– А если пойти в горы, посмотреть?

– Нельзя туда ходить, – резко ответил Андре. – Это каждому известно. Кто в горы пошел – назад не возвращается!

– Почему? Что там опасного?

– Мало ли… – Андре снова обрел флегматичность. – Звери, пропасти. В горах опасно.

– Опасно, но кто-то должен был вернуться. Что за звери, от которых спасения нет?

Возница пожал плечами. Потом сказал:

– Может… может, их железный человек убил.

– Железный человек?

– А ты приезжий, значит?

– Угу.

Андре кивнул.

– С востока?

– Ага.

– И впрямь говорят, что вы там будто на другом острове живете… Ходит тут в горах такой. В два человеческих роста. Из железа. На ходу деревья ломает. Хорошо, вниз никогда не спускается.

– Давно ходит?

– Всегда. – Андре бросил мне поводья. – Тьфу ты, как заговоришь о всяких страстях, так совсем живот подводит…

Он ломанулся в заросли, на ходу расстегивая ремень. А я очумело уставился на гору.

Железный человек? Робот?

Я совершенно не ожидал встретить здесь что-то подобное! Функционалы не используют технику. Особенно такую… научно-фантастическую. Живые дома, порталы… даже какие-нибудь силовые поля – в это верю. В робота, в механического охранника – нет. Сказки, сплетни, страшилки…

– Однажды сам его видел. – Из кустов Андре возвращался повеселев. – Маленький был, ну не совсем чтоб, но дурной. С друзьями пошли в гору ягоды собирать. Ну… выше, чем положено, поднялись. Я малинник нашел, стою, обрываю, больше в рот, чем в корзину. И вдруг грохот, сквозь лес кто-то идет. Я на месте столбом стою. А тут сквозь деревья мелькает… Как человек, только выше. В два раза. – Он подумал. – Нет, не в два, раза в полтора. Я же все-таки пацан был, да и ростом никогда не отличался. Из железа, сверкает весь. И глаза стеклянные такие… – Он беспомощно повел руками. – Как у стрекозы, вот. Веришь?

– Верю, – тихо сказал я. – Если глаза как у стрекозы, то, наверное, верю. Фасеточное зрение, довольно разумно…

– Ты доктор, тебе видней, – кивнул Андре. – Спасибо, что не смеешься. Мне-то не особо поверили. То есть в железного человека верят, а что я видел – нет. Ремня всыпали, да и велели не ходить куда не следует. Я больше никого не знаю, кто б его видел. Те, кто сдуру на гору полез, наверное, видели перед смертью. А меня, я потом так подумал, потому не тронул, что я все-таки малец был. С мальца какой спрос… Башню вот – да, видят некоторые. Я как-то господину Дитришу сказал, что дурь это все. Он засмеялся, хоть и невесело. И сказал, что башня-то есть. Он сам ее видит, только показать никому не может.

– Вот это да, – только и вымолвил я.