Теперешнее появление могавков было связано с деловыми вопросами, но отчасти это был и неофициальный визит, — среди гостей было несколько молодых могавков, отправившихся на поиски жен. В их собственной деревне недоставало молодых женщин брачного возраста, и потому они решили отправиться на юг, посмотреть, нельзя ли выбрать что-нибудь подходящее среди тускара.

— Видишь ли, женщина должна принадлежать к правильному роду, — пояснил Ян. — Если ее род неправильный, на ней нельзя жениться могавку.

— Это вроде как у Макдоналдов и Кэмпбеллов? — заинтересованно вставил Джейми.

— Да, немножко похоже, — с усмешкой согласился Ян. — Ну, в общем, они как раз потому и таскают за собой священника, если найдут себе женщин — смогут сразу жениться и не спать в холодной постели на обратном пути домой.

— Так значит, они и вправду христиане?

Ян пожал плечами.

— Ну, некоторые из них. Там у них довольно долго жили иезуиты, и многих гуронов окрестили. Но среди могавков таких куда меньше.

— Так значит, они направляются в Аннэ Оока? — удивленно спросила я. — Но тогда почему ты и твои друзья шли следом за ними?

Ян фыркнул и покрепче затянул вокруг шеи шарф из беличьих шкурок.

— Они, может быть, и союзники, тетя, но это вовсе не значит, что Накогнавето и его воины им доверяют. Все до единого члены Лиги Ирокезов боятся могавков — будь они хоть христианами, хоть нет.

* * *

До дома мы добрались уже почти на закате. Я промерзла насквозь и устала, но мое сердце наполнилось невыразимой радостью, когда я увидела наконец нашу крошечную обитель. Один из мулов бродил по загону — это был светло-серый бодрячок по кличке Кларенс, — и вот он, заметив нас, энергично подпрыгнул и заорал во все горло, приветствуя вернувшихся хозяев, и его поддержали стоявшие в стойлах лошади, требуя, чтобы их поскорее накормили и напоили.

— Лошади вроде бы в порядке. — Джейми, будучи истинным фермером, прежде всего поинтересовался состоянием животных. Меня же куда больше беспокоило его собственное состояние; я хотела, чтобы он как можно скорее очутился в доме, согрелся, поел.

Мы пригласили друзей Яна зайти, но они отклонили приглашение, и просто сгрузили Джейми перед входом в дом и мгновенно исчезли, чтобы догнать ушедших вперед могавков и присмотреть за ними.

— Им не нравится заходить в дома белых людей, тетя, — объяснил мне Ян. — Им кажется, что там плохо пахнет.

— Вот как, в самом деле? — Я почувствовала себя задетой, в особенности когда вспомнила некоего пожилого джентльмена из индейцев, с которым встречалась в Аннэ Оока, — он, судя по всему, густо смазывал свое тело медвежьим салом и не менял одежду всю зиму. Если бы меня спросили, я сказала бы: в чужом глазу соринка всегда виднее, чем бревно — в собственном.

* * *

Много позже мы и в самом деле отпраздновали Рождество, пропустив по глоточку — или по два — виски, а потом улеглись наконец в родную кровать, глядя на вновь разожженный огонь в очаге и слыша мирное сопение Яна.

— Как хорошо снова очутиться дома, — негромко сказала я.

— Да, верно. — Джейми вздохнул и привлек меня к себе, и я положила голову на его плечо. — Знаешь, мне там, на морозе, снились очень странные сны…

— Вот как? — Я потянулась, наслаждаясь мягкостью и теплом пуховой перины. — И что же ты видел?

— Да в общем разное, — в голосе Джейми послышалось легкое смущение. — Но главное — я несколько раз видел Брианну.

— Правда? — Меня это слегка ошеломило; там, в лесу, в нашем заснеженном убежище, мне тоже снилась Брианна, хотя вообще-то я чрезвычайно редко видела ее во сне.

— Я хотел спросить… — Джейми слегка замялся. — Сасснек, у нее есть какая-то родинка? И если есть, ты мне рассказывала о ней или нет?

— У нее есть, — медленно, задумчиво произнесла я. — Но не думаю, чтобы я тебе о ней рассказывала. Ее в общем редко можно заметить, я и сама далеко не сразу увидела… Она…

Рука Джейми стиснула мое плечо, заставляя умолкнуть.

— У нее маленькое коричневое пятнышко, похожее на бриллиант, — сказал он. — За левым ухом. Угадал?

— Угадал… — В постели было тепло и уютно, однако меня обдало волной холода, я вздрогнула… — И ты видел это во сне?

— Я ее поцеловал прямо в эту родинку, — мягко ответил Джейми.

Оксфорд, сентябрь 1970 года.

— О, Боже милостивый! — Роджер неподвижным взглядом смотрел на страницу толстой книги, лежавшей перед ним, до тех пор, пока буквы не потеряли свои очертания и не превратились в простые завитушки. Но этот фокус не уничтожил смысла слов; слова уже впечатались намертво в его ум.

— О, Боже, нет! — громко сказал он. Девушка, сидевшая в соседней кабинке над такой же кучей книг, раздраженно оглянулась на шум и ножка ее стула скрипнула по полу.

Роджер снова склонился над томом, прикрыв страницу рукой, закрыв глаза. Он чувствовал себя по-настоящему больным, его ладони вдруг стали холодными и влажными.

Он просидел так несколько долгих минут, пытаясь разобраться в сути. Но суть от него ускользала. Господи, думал он, это вед уже произошло, разве не так? Давным-давно произошло. А прошлое изменить нельзя…

Наконец он сглотнул подступившую к горлу желчь и снова посмотрел на страницу. Конечно, никуда это не делось. Маленькая заметка из газеты, отпечатанной 13 февраля 1776 года в американской колонии Северная Каролина, в городе Велмингтоне.

«Мы только что получили прискорбную весть о смерти в огне Джеймса Маккензи Фрезера и его супруги, Клэр Фрезер. Это случилось во время большого пожара, полностью уничтожившего дом Фрезеров в поселке Фрезер Ридж в ночь на 21 января. Мистер Фрезер, племянник покойного Гектора Камерона, владельца плантации Речная Излучина, родился в Шотландии, в Брох Туарахе. Он был широко известен в колонии и пользовался глубоким уважением. После него не осталось детей».

Больше в заметке ничего не было.

Роджер еще мгновение-другое цеплялся за надежду, что речь шла не о них; в конце концов, мало ли в мире Джеймсов Фрезеров, это же очень распространенное имя… Но не Джеймсов Маккензи Фрезеров, имеющих жену по имени Клэр… Не таких, которые родились не просто в Шотландии, а именно в Брох Туарахе.

Конечно же, это были они; у Роджера как-то странно опустело в груди, горло сжалось от горя. В глазах у него жгло, и затейливая печать восемнадцатого века снова расплылась.

Так значит, Клэр его все-таки отыскала. Нашла своего благородного горца, и по крайней мере несколько лет прожила рядом с ним, радуясь и наслаждаясь. Роджеру чрезвычайно нравилась Клэр Рэндэлл — хотя он готов был также и проклясть ее за все ее фокусы. Впрочем, если быть честным до конца, он очень любил ее, любил за ум, за глубокую душу, любил не меньше, чем ее дочь.