А тут лес – искусство резчика сделало его именно таким, какой теперь окружал Тра, темным и таинственным. И охотник, снова склонившись с седла, опускает корзину в заросли.

До сих пор суть повествования была ей ясна. Даже к ним на юг, где жизнь тогда была легче, доходили мрачные старинные легенды. Мужчина не убьет дитя своей крови, но нежеланных младенцев оставляли в глуши – избавлялись от них, не представив роду. Да, так могло быть. Тра вернулась немного назад. Ужас… да, он был даже на лице матери. Видно, в младенце распознали чудовище.

Оставили на произвол судьбы, и что же дальше? Тра обвела пальцем лозу, обвивавшую исполнившего жестокий приказ охотника. От какого-то дефекта слой дерева здесь был темней других, и художник воспользовался этим, чтобы добавить картине мрачности.

А вот на следующей… из кустов показалось лицо – или любопытная звериная морда?

Человек, животное… или то и то? На следующей панели любопытный вышел на открытое место, и смесь стала очевидна. Мохнатая звериная голова с острыми ушами на человеческих плечах, и под ними – полные женские груди.

Та, что показалась из укрытия, в следующей сцене стала больше похожа на человека. Она подносила младенца к груди, и его ротик жадно тянулся к соску. На зверином и все-таки почти человеческом лице женщины выражалась мирная радость.

На следующих картинах младенец подрастал под опекой приемной матери, жил мирно и благополучно. До последней сцены, в которой мальчик, уже достигший возраста между отрочеством и зрелостью, стоял над скорчившимся на земле телом – телом, пронзенным беспощадной стрелой.

Так он лишился матери, а потом – на передних панелях – и на него началась охота. Тра и не заметила, когда мрачно стиснула челюсти, когда ее рука снова потянулась к рукояти меча. Что же на другой стенке?.. Она поспешила туда.

И здесь витые гирлянды разграничивали деревянные панели, но эти были пусты, кроме одной. На самой первой виднелось несколько царапин – первый набросок незавершенной картины. Тра прищурилась, чувствуя себя обманутой: сказка оборвалась на самом интересном месте. Она досадливо стукнула кулаком по бессмысленным царапинам.

Кулак ударил по дереву неожиданно звонко, и почти незаметная дверца шкафа медленно приоткрылась. Свет! Ошеломленная Тра даже вообразила поначалу, что внутри горит факел. Затем она увидела, что свет исходит от гладко отполированных деревянных стенок. Ноздри ее уловили приятный запах – аромат травяной отдушки для чистого белья.

Внутренние стенки были светлыми, как старая кость. Ни намека на плесень или пыль. И Тра, как ни старалась, не обнаружила ни петель, ни задвижки.

Но ее вниманием завладело содержимое шкафа. На боковых стенках, на высоте ее плеч, были вбиты два колышка. На одном висел меч. Рукоять, не украшенная ни одним самоцветом, выглядела костяной, как и внутренние панели. Навершие рукояти изображало голову – опять же не человеческую и не звериную. Клинок скрывали простые ножны, а пояс из белой кожи был украшен цепочкой мелких желтых камней.

Второй пояс петлей висел напротив. Этот был из гладкого черного меха, густого и шелковистого, блестевшего, как шерсть ухоженного чистоплотного зверя. Шириной он был почти в четыре пальца, и, хотя на нем не висело никакого оружия, на большой пряжке для его крепления было такое же изображение, как на рукояти меча. Только здесь человеко-зверь рычал, скалил кривые клыки, готовые рвать и терзать.

На темном металле пряжки играли переливы света – красные и оранжевые отблески огня, голубой лед, золото заката.

Тра протянула руку в глубину шкафа, но тут же отдернула – пальцам стало больно, по ним побежали колючие мурашки. Здесь присутствовала непонятная ей защита.

Сила… сила клинка, страшная в обученной владеть таким оружием руке. И еще другая Сила, непонятная, но пугающая. Давно ли все это висит здесь, ожидая… кого?

Гладкая стенка шкафа не давала ей покоя. Тра вся дрожала – лучше бы ей никогда не сталкиваться с такими тайнами. И все же хижина была убежищем. Беспокойство пока что не набрало такой силы, чтобы выгнать ее за дверь. Здесь пахло…

Тра поискала слово. Ожиданием! Да, вот оно. Все здесь ждет – но не ее, кого-то другого… кого же?

Она невольно стала искать глазами кота. Тот уже не выглядел спокойным. Свет, лившийся в открытую дверь хижины, угасал. Ранние сумерки или непогода? Кот, глядя в проем, медленно поводил хвостом из стороны в сторону.

– Четвероногий… – начала Тра, и кот мгновенно обернулся к ней. – Кого ты ждешь?

«Ждешь? – Кот чуть поднял голову. – Две ноги, четыре ноги… проходят в свой срок».

– А ты остаешься?

«Я остаюсь», – мысленно согласился он.

На резных картинах кота не было. И все же Тра не сомневалась, что зверь как-то замешан в их тайну. Хижина выглядела давно покинутой.

– Кем?

На сей раз ее голос прозвучал неестественно громко, но он не заглушил раската грома. Надо хотя бы переждать грозу. Тра сбросила с плеч мешок.

Если она ждала ответа на свое восклицание, ожидания были обмануты. Кот снова отвернулся, высматривая наползающий ливень. Тра, привычная устраиваться в любых обстоятельствах, обошла сидящего зверя, поспешно нарвала травы, наломала тонких веток на постель. Эту ночь она проведет с удобствами, каких давно не знавала.

У очага были сложены покрытые пылью поленца, и она развела огонь. Доброе пламя отчасти разогнало ощущение чуждости. Гром усиливался, молнии били так близко, что зарницы, казалось, просвечивали хижину насквозь.

Когда хлынул дождь, Тра закрыла дверь. Язычки огня поднимались всего на пядь, зато внутренность открытого шкафа в сумраке испускала ровное свечение.

Кот так и замер, обратившись мордой к двери. Тра охватило ощущение, что они ждут какого-то зловещего события. Чтобы успокоить мысли и унять дрожь в руках, она выудила из мешка остатки своего походного рациона. Два дорожных пирога, твердых, как камень. Она рукояткой кинжала отбила уголок. Кроме этого, в ее запасах была короткая колбаска из жесткого вяленого мяса – его она нарезала тонкими ломтиками.

Она взяла с полки глиняный горшок, покрошила пирог и мясо в воду, надеясь что получившееся месиво на вкус окажется съедобнее, чем с виду. Тра, как могла, затягивала стряпню, а кот не обращал на нее ни малейшего внимания.

Ярость бури понемногу убывала. Тра слышала вдалеке шум – может быть, от падения деревьев-великанов. Она жалась к огню, протягивала к нему обожженные солнцем руки, хотя дрожала не столько от холода, сколько от тревожного ожидания.

В конце концов она вытащила из ножен и меч, и нож, пристроила их под рукой, потому что насторожившийся у двери кот добавлял ей беспокойства. Она и сама устроилась так, чтобы видеть дверной проем. И попыталась даже передвинуть шкаф, загородить им дверь, но тяжесть оказалась ей не по силам.

Она пальцами выгребла неаппетитную кашу – немногим хуже, впрочем, чем все, что ей приходилось жевать в последнее время. Отставив миску в сторону и сцепив руки на коленях, она стала ждать. И вскоре разыгравшееся воображение заставило ее спросить вслух: