В Манускрипте, подготовленном к лекции, прочитанной в Галле, Гуссерль связывает прояснение понятий анализа с «вспомогательными геометрическими представлениями» (geometrische Hilfsvorstellungen) (Ms. KI 28/30a). Дж. Миллер справедливо отмечает, что в данном случае Гуссерль хочет далее обосновать стремление своих учителей в математике Вейерштрасса, Дедекинда и Кантора, которые пытались обеспечить «последовательное, чисто арифметическое развитие анализа» (Ms. KI 28/30a). Уместна в этой связи и ссылка в I томе ФА Гуссерля: «Вейерштрасс имел обыкновение начинать свои эпохального значения Лекции по теории аналитических функций с таких слов: чистая арифметика (или чистый анализ) – это единственная наука, которая базируется на понятии числа. Она не нуждается в каких-либо предпосылках, постулатах и предварительных положениях (буквально так говорил он в летнем семестре 1878 и зимнем семестре 1880/1881 годов). За этим следовал анализ понятия числа в смысле кардинального числа (Anzahl)» (ФА 12).

Как показано в исследованиях философии раннего Гуссерля, такое почти что отождествление «анализа» с наукой о числах – в духе раннего Вейерштрасса – было затем преодолено Гуссерлем (J. Miller, op. cit. P. 31 и ff). Но стремление тесно и изначально связать их, несомненно, осталось.

Можно в общем и целом присоединиться и к хорошо обоснованному мнению Дж. Миллера о том, что даже на ранней стадии своего развития в качестве математика Гуссерль все же не следовал за Вейерштрассом слепо и что он «с самого начала своей работы в данной области искал основания анализа на более радикальном и строгом пути, чем тот, который виделся самому Вейерштрассу» (J. Miller, op. cit. P. 6). При этом необходимость подобной радикальности и строгости Гуссерль выводил (в чем тоже прав Миллер, ссылающийся на ранее упомянутый манускрипт) из факта постоянного существования теоретических и логических трудностей даже в условиях значительного прогресса знания (Ibidem. P. 24).

В раннем развитии Гуссерля были, как мы видели, разные причины, приведшие его от математики к философии. Но среди них на первое место можно смело поставить научно-теоретические основания. Ибо сам Гуссерль неоднократно увязывал эту рано овладевшую им страсть именно с философией. Да, это была именно страсть, горячее желание отыскивать, ясно и четко усматривать основания исследуемых областей, их фундаментальные понятия. И когда в математике он обнаружил, с одной стороны, огромный, поистине неограниченный прогресс в смысле прироста знаний, а с другой стороны, дефицит оснований и обоснований, в сущности, был предопределен его путь к философии. И имелся в виду поиск такой философии, которая учила бы ясному, отчетливому, строгому, проверяемому «усмотрению сущностей». Конечно, этот путь был необычайно трудным, он занял по сути дела всю жизнь Гуссерля. А в ранний период требовалось ещё найти к нему мост от достаточно конкретных математических занятий.

А это уже в ранний период развития Гуссерля было опосредовано более общим устремлением – приведу слова из одной гуссерлевой рукописи: «…просто ограничения [занятий] какой-либо сильно специализированной областью работы – это не то, в чем состоят ценность и достоинство. Это всего лишь неизбежное зло. Исследователь в полном смысле этого слова (vollkommene), который стремиться стать совершенным человеком, поэтому не позволит себе выпустить из поля зрения отношение науки к всеобщим и более высоким познавательным ценностям человечества. Профессиональное ограничение узкой областью необходимо; но целиком в ней замкнуться – значит заслужить законные упреки. И в особенности те работы должны представляться нам заслуживающими подобных упрёков, которые равнодушны к всеобщим вопросам, составляющими и фундамент их наук, и их ценность и достоинство, как и касающимися их положения в царстве человеческого познания вообще» (Ms. KI 28/25a – курсив мой. – Н. М.).

В литературе о Гуссерле существует также спор о том, ведет ли гуссерлевский уклон в сторону психологического анализа математического материала вообще, проблемы числа, в частности, свое происхождение также и от работ математиков. Некоторые авторы отвечают на этот вопрос положительно. Так, Элай (Eley) в своем Предисловии к ФА (Husserliana, Bd. XII, s. XXIV) высказывает мнение, согласно которому понятие числа у Вейерштрасса также было «имплицитно психологическим». Б. Пикер (B. Picker) считает, что восхождение Гуссерля в ФА к созерцаниям «было стимулировано тем, что Гаусс ссылался на Veranschanulichung, применительно к воображаемым числам, т. е. на их отнесенность к созерцанию».[246] Дж. Миллер опровергает эти точки зрения – на том основании, что математики, включая Вейерштрасса, не усматривали здесь проблемы, тогда как для Гуссерля она постепенно становилась основой и спецификой его работы, причем уже на первых стадиях сколько-нибудь самостоятельных исследований (J. Miller, op. cit. S. 8).

Миллер считает, что уже тогда Гуссерль по крайней мере в двух главных отношениях если не расходился с Вейерштрассом принципиально, то во всяком случае начинал прокладывать свой собственный исследовательский путь. В чем же? Во-первых, Гуссерль определяет свою главную проблематику не как чисто математическую, а как философско-математическую. Во-вторых, при конкретном исполнении исследования совершается присоединение психологического измерения (Ibidem). Я в принципе согласна с этим уточнением Миллера, хотя одновременно считаю в высшей степени полезными и необходимыми ссылки (Элая, Пикера и др.) на тот материал, где содержатся предпосылки выхода самой математики если не к психологии, то к «философии созерцания» (Anschauung), т. е. в сферу чувственно-предметного опыта. И в моей работе были приведены ещё и другие ссылки такого рода.

Имеются и указания на конкретные временны́е вехи всё более решительного размежевания Гуссерля с позициями его математического учителя. Феноменологи и историки показали, что в тексте ФА Гуссерль уже защищал несколько иную, чем прежде, позицию в истолковании сущности «анализа» как области математического знания и исследования. В. Бимель в своей весьма важной работе «Решающие фазы в развитии философии Гуссерля» (1970) сослался на неопубликованные тогда манускрипты (относящиеся к 1889 году), в которых запечатлен отход Гуссерля от прежнего понимания проблемы. «Некоторое время после публикации Bd 2 (первой диссертации. – Н. М.) весной 1887 года, но точно не позднее февраля 1890 года, – разъясняет В. Биммель, – Гуссерль пришел к фундаментально новой позиции, касающейся характера “анализа”. Он счел себя вынужденным отойти от некоторых базисных предпосылок, которые он заимствовал у Вейерштрасса… Гуссерль пришел к необходимости сформулировать настоятельные философские проблемы, касающиеся “анализа”, и сделал это совершенно по-новому. Эта новая формулировка проблем, в свою очередь, стала базисной для целого периода интенсивной рефлексии и для исследования математики в начале 90-х годов XIX в.», – пишет Дж. Миллер (J. Miller, op. cit. P. 10). Кстати, такой вывод привел Миллера к стремлению обесценить ФА на таком основании: Гуссерль защищал в ней (в понимании анализа) позиции 1886/87 годов, которые им самим ко времени публикации ФА в 1891 году уже были преодолены.

Этот подход я не считаю