– Жива?

– Госпожа жива, ребёночек не спасся, – пролепетала виновато Щенсна.

– Хорошо, – кивнул Гжегож.

Чёрные волосы ёжиком стояли у него на голове, одежда была мятой, правая штанина оказалась не заправлена в сапог. Его, очевидно, подняли с постели, и он торопился в покои князя Белозерского со всех ног.

– Долго она так? – не отводя взгляда от Венцеславы, спросил Гжегож.

– Так вот, уже немало, – потерянно отвечала Щенсна.

– Приведи её в сознание, времени у нас мало.

Ежи выдохнул осторожно, ему показалось, что он дышал громче, чем звенел храмовый колокол.

Служанка сначала подошла к постели госпожи, но в шаге от неё остановилась, взяла ребёнка на руки. Он был совсем крохотный, меньше котёнка, и на её руках казался игрушечным. Щенсна отнесла его в кресло у окна, почти туда, где сидела на полу Здислава. Ежи не шевелился, одними глазами следил за служанкой. Гжегож точно не замечал ни Ежи, ни ведьму, хотя та была совсем рядом, на самом виду.

Щенсна развернула кресло так, чтобы ребёнка нельзя было разглядеть от постели.

– Кто это был? Мальчик? – спросил Гжегож.

– Да разве по такой крохе поймёшь? – всхлипнула Щенсна и взяла со столика нюхательные соли.

Бережно она приподняла голову Венцеславы, поднесла к её носу пузырёк, и девушка поморщилась от резкого запаха. Медленно и неохотно она распахнула глаза, огляделась затуманенным взглядом по сторонам.

– Щенсна, – прошептала она. – Где?

– Всё, милая, всё, – старуха отставила в сторону пузырёк и прижала к себе госпожу, обняла её и стала укачивать, как маленькую. – Тихо, – попросила она. – Глава Тихой стражи к тебе пришёл, ты звала, помнишь?

Венцеслава растерянно оглянулась, в глазах её показались слёзы. Она осунулась за одну ночь, как если бы голодала месяц. Золотые волосы растрепались и опали на плечи, щёки провалились, под глазами залегли глубокие тени. Она попыталась заглянуть в лицо своей служанке.

– Что с ребёнком?

– Он мёртв, драгоценная моя, – выдохнула горько Щенсна. – Не думай об этом. К тебе пришёл Гжегож, твоего отца в темницу заключили, и король требует тебя к себе на суд, – напомнила она. – Думай теперь об этом.

Вырвавшись из дурного больного сна, Венцеслава никак не могла прийти в себя. Она позабыла об осторожности, позабыла обо всем:

– Как мёртв? Старуха же обещала…

– Какая старуха? – спросил Гжегож.

– Так старуха-травница, снадобье продавала для здоровья ребёночка, – нашлась Щенсна. – Только тут разве травы помогут? Родился-то он на совсем раннем сроке, довели мою Лебёдушку, совсем со свету сжить хотят, – последнее она произнесла искренне, полная горечи и печали.

Её слова заставили Венцеславу прийти в себя. Она замолчала, отстранилась от Щенсны, оглянулась по сторонам, но не увидела, кажется, ни Здиславы, ни Ежи.

– Ты пришёл, Гжегож, – произнесла она слабым голосом.

– Так ты звала.

– Я? Да, наверное, – Венцеслава потянула на себя одеяло и попыталась присесть. Щенсна тут же оказалась рядом, поддержала её за плечи. – Я плохо помню, что случилось.

– Мне сообщили, что твоего отца отправили в темницу. Охотники пытаются выставить его виноватым, лишь бы обелить себя. Если король посчитает их бесполезными, а ещё хуже – опасными, то выставит из страны, а лойтурцы сейчас в таком положении, что не смогут долго давить на короля.

– Чтоб им, проклятым, на этом свете не задержаться, прости меня Создатель, – пробурчала Щенсна, но никто не обратил внимания на её слова.

Венцеслава зябко поёжилась.

– Что ещё? Что говорит король о моём отце? – рукой она протёрла глаза, и Ежи заметил, как по её щекам текли слёзы.

– Пока не знаю, – недовольно признал Гжегож. – Нападение в подземельях было для них неожиданностью. Больше пятнадцати Охотников погибло, в городе тоже есть жертвы. Король зол на Охотников, но ещё больше боится предательства.

– Из-за Богуслава Лисицы он не доверяет и отцу, – едва слышно проговорила Венцеслава. – Боится, что весь Старший совет замышляет что-то за его спиной.

– Не зря боится, как я понимаю?

Венцеслава вскинула голову.

– Король ищет невесту сыну среди родных императора. Ему не терпится породниться со святым Константином, – сказал Гжегож.

Девушка закивала неуверенно, точно не до конца понимая его слова.

– Щенсна, мне холодно, – сказала она жалобно.

– Сейчас, деточка, сейчас, родная, – служанка кинулась к изножью кровати, где лежала медвежья шкура, укрыла хозяйку до самого подбородка.

– Принеси мне куриный отвар и хлеба, – попросила Венцеслава. – Мне нужно набраться сил.

Служанка недоверчиво оглянулась на Гжегожа, явно не желая оставлять свою Лебёдушку с главой Тихой стражи. Венцеслава была слишком слаба, а разум её помутился от трав и заклятий. Она могла сболтнуть лишнего при Гжегоже.

– Хорошо, милая, бегу, – согласилась Щенсна недовольно. – Если что – звони в колокольчик, – она вложила его девушке в руку. – Мигом ворочусь.

И когда она вышла, Ежи понял, что не только холод и слабость заставили Венцеславу отослать Щенсну. Она поверила, что осталась одна в спальне, колдовство Здиславы подействовало и на неё.

Как только дверь за служанкой закрылась, Венцеслава откинулась назад, потянув за собой шкуру. Ей явно было тяжело даже сидеть. Она была совсем бледной, глаза казались огромными и воспалёнными. Колокольчик выпал из её пальцев.

– Что происходит в замке?

– Все в страхе, особенно совет. Но пока вряд ли гнев короля тронет кого-нибудь ещё, кроме тебя и Охотников.

– Почему, – она тяжело вздохнула, набираясь сил для каждого следующего слова, – король подозревает отца?

– Новый ландмейстер нашептал ему много любопытного о тебе и твоей дружбе с учеником целителя. Но, на твою удачу, доверие короля к Охотникам также подорвано, они не способны защитить город от ведьм и чудищ из подземелья. Им нужно было срочно найти виноватого среди рдзенской знати, твой отец просто удачно подвернулся. Лойтурские курвы на редкость хитры.

– А что отец? Он?..

– Жив и даже не покалечен. На советника руку ни одна собака не поднимет. Пока, – Гжегож повёл плечами, разминая спину, и сонно зевнул. – Ох, подняли меня среди ночи…

Он мельком посмотрел на повёрнутое к окну кресло и приблизился к постели Венцеславы. Она не пошевелилась, но глаза её расширились от страха. Ежи чуть не крикнул Гжегожу, чтобы держался подальше, но вовремя вспомнил, что должен был молчать, прикусил губу, сдерживая своё возмущение.

Самым наглым образом Гжегож плюхнулся в ноги Венцеславе, сел, почесал шею и снова громко зевнул. Даже если его бесцеремонность покоробила княжну, она не сказала ни слова, только поджала ноги и нахмурила слегка брови.