и он перестал извиняться. Одновременно идти и думать было трудно, но не думать он не мог. Время от времени он останавливался и говорил, не замечая того, вслух:

— Нашел кого просить! Ду-рак!.. — и тряс головой от отвращения к себе.

Потом он шел дальше и останавливался:

— Нашел с кем говорить! Ско-тина!..

От него шарахались, одни поругивали, другие посмеивались. Он ничего не замечал, не слышал и только иногда приостанавливался и оглядывался — туда ли он идет? Дорога была знакома, и, заваливаясь со стороны на сторону, он шел дальше.

Миновав сквер, Алексей остановился. Перед общежитием не было никаких ворот, а здесь между каменными столбами подвешены ворота из железных прутьев. Но он же шел домой и проверял дорогу, все было точно. Все точно: он пришел домой, только не в общежитие, а в свой дом, в детский дом…

Алексей привалился к каменному столбу. Когда-то, в первый день жизни здесь, после первого знакомства с Витькой, он заблудился и пришел сюда поздно ночью. И все было так же, как теперь. И теперь так же горят тусклые лампочки у входа в кухню и в спальни, так же висит в небе бледный рожок месяца, так же лежат на земле черные тени тополей… Все такое же и уже не такое. Вот он снова заблудился, только иначе, и, не сознавая того, пришел в свой дом. Но он уже ничем не может ему помочь. Другие мальчишки и девчонки спят в спальнях, другими судьбами заняты Ксения Петровна и Людмила Сергеевна… Тогда он, измученный и голодный, ткнулся ей в плечо, заплакал, и она заплакала тоже. Он рассказал все о себе, навсегда поверил ей, а она — ему… А теперь? В чье плечо может уткнуться он, верзила, кому пожаловаться? И чему помогут жалобы теперь?

Его пронзила щемящая жалость к самому себе. Нельзя вернуться в детство, ничего нельзя вернуть… Надо уходить! Нельзя, чтобы видели его здесь таким… Он с трудом оторвался от столба.

— Кто здесь? Что вы тут делаете? — спросил встревоженный женский голос.

Маленькая полная женщина присматривалась к стоящему в тени Алексею. Он панически метнулся в сторону. Нельзя, нельзя, чтобы она видела его таким!..

— Что вам здесь надо?

Ноги подвели, Алексей ухватился за столб.

Языка во рту было так много, что он с трудом поворачивался. Но нельзя, чтобы она напугалась!

— Я с-сейчас… Я уйду, Людмила Сергеевна…

— Кто это?.. Господи! Алексей, Алеша… Ты что, больной?

Алексей оторвался от столба, его качнуло к Людмиле Сергеевне.

— Да ты пьяный! — с отвращением сказала она.

— Н-нет, я не пьяный… — помотал головой Алексей. — Я все понимаю…

— Что уж тут понимать!.. Зачем ты сюда в таком виде явился? Здесь же дети!

— А я уйду… Я так… Не сердитесь, Людмила Сергеевна…

Алексей, то торопливо перебирая ногами, то с трудом переставляя их, валясь со стороны на сторону, пошел через сквер. Людмила Сергеевна догнала его.

— С чего это ты нагрузился? Получке обрадовался?

Алексей махнул рукой и не ответил. Он старался идти быстрее, чтобы уйти от Людмилы Сергеевны, но она не отставала.

— Домой-то дойдешь?

— Д-дойду… А что же я, не д-дойду?..

Пройдя квартал, он увидел у ворот скамеечку, постоял, покачиваясь, и плюхнулся на нее.

— Ну? — строго спросила Людмила Сергеевна. — Чего уселся? Пойдем. Где твое общежитие?

— Там… — махнул рукой Алексей. — Н-ну его к черту вместе с этим… со всем… Вы идите… А я не п-пойду, мне нехорошо… А тут — хорошо!..

Людмила Сергеевна растерялась. Что делать? Оставить нельзя!

— А ну, вставай! — Она изо всех сил затрясла его за плечи. — Вставай сейчас же!

Алексей покорно поднялся. Людмила Сергеевна взяла его под руку и повела.

Он шел осторожно, стараясь не толкать Людмилу Сергеевну, но все-таки толкал, наваливался на ее плечо грузным, беспомощным телом.

Людмила Сергеевна открыла дверь, зажгла свет. Возле окна стояла раскладушка.

— Садись.

Алексей послушно сел, расставив руки, уперся в край раскладушки.

— Сними башмаки.

Он нагнулся и едва не упал на пол.

— Сиди уж, горе горькое!

Алексей тупо смотрел, как Людмила Сергеевна, встав на колени, попробовала снять туфли. Они не снимались.

— Кто это, мама?

Алексей поднял голову. В дверях стояла светловолосая голубоглазая девушка.

— Мой воспитанник, бывший…

— Хорош воспитанник!

Глаза девушки обдавали холодом и презрением.

— Ты много понимаешь!.. Намочи полотенце, дай мне.

— Очень нужно с таким возиться!

— Люба!

Туфли наконец были сняты. Люба подала полотенце. Губы ее брезгливо искривились.

— Пускай она уйдет, — пробормотал Алексей.

— Что, стыдно? — закричала Людмила Сергеевна. — А меня не стыдно?

— Стыдно… — бормотал Алексей. — Мне стыдно, Людмила Сергеевна. Я пойду…

— Никуда ты не пойдешь! Ложись и спи. — Она подтолкнула Алексея, и он завалился на подушку.

— Если б вы… Если б вы только знали, Людмила Сергеевна… — попробовал приподняться Алексей.

— А что там знать?.. Лежи, тебе говорят!.. Все вы хороши. Только и люди, пока маленькие. А потом дорываетесь до этой проклятой водки и… опять начинаете на четвереньках ползать… И зачем ее только делают, проклятую, зачем продают?.. Что молчишь?

Алексей уже спал. Должно быть, его во сне мутило — он болезненно морщился и не то мычал, не то стонал.

«Ах, дичок, дичок! А я-то думала, что ты уже выровнялся, стал настоящим… Сам свихнулся или, как муж Киры, попал в плохую компанию? Дорожка удобная — покатая, на нее легко вступить, а сойти — попробуй-ка…»

Людмила Сергеевна мокрым полотенцем вытерла ему лицо и шею, положила полотенце на лоб. Алексей не пошевелился. Она погасила свет и вышла.

…В глухой черной пустоте забрезжил свет, послышался плеск волн. Свет разгорался, трепещущий, будто воспаленный, и все громче шумели волны. В зыбком тревожном свете метались две фигуры. Алексей узнал их: это были Зигфрид и злобный чародей Ротбарт. Фигуры становились отчетливее, лица яснее, и вдруг Алексей увидел, что Зигфрид — это он сам… Он только удивился, как это он мог стать кем-то другим и одновременно видеть себя со стороны, и тотчас забыл о своем удивлении — Ротбарт нападал и нужно было обороняться. Он схватил чародея за руку и далеко отшвырнул в сторону. Ротбарт упал, но тут же вскочил и снова бросился на него. Он изо всех сил ударил, Ротбарт опять упал и опять вскочил. Он налетал отовсюду — спереди, сзади, сбоку. Куда бы ни оборачивался Алексей, всюду злобно сверкали его близко поставленные глаза-колючки. Алексей собрал все силы, отшвырнул Ротбарта, поднялся на ноги. Ротбарт исчез. Алексей глубоко вздохнул. Внизу под скалой громоздились и разбивались волны. И вдруг страшный толчок опрокинул