Она о многом умолчала. Гавин был в этом уверен. Он никогда не получит от них прямого ответа на вопрос о положении Эгвейн. До него дошли слухи, что Эгвейн в темнице, и о том, что ей, как послушнице, не позволяют свободно перемещаться. Но получить ответы от Айз Седай не легче, чем выжать из камня масло.

Гавин перевел дыхание. Не следует выходить из себя. Если он сделает это, то никогда не добьется, чтобы Лилейн его выслушала. А она нужна ему. Без приказа Айз Седай Брин и с места не двинется, и, насколько Гавин мог судить, с наибольшей вероятностью приказ могли отдать Лилейн или Романда. Создавалось впечатление, что все прислушиваются к той или другой из них.

К счастью Гавин обнаружил, что может стравить их друг с другом. Визит к Романде почти всегда влек за собой приглашение от Лилейн. Конечно, причина, по которой они хотели его видеть, имела мало общего с Эгвейн. Не стоит сомневаться, что беседа скоро повернет в другое русло.

– Вероятно, вы правы, Лилейн Седай, – сказал он, меняя тактику. – И вероятно, Эгвейн действительно верит в свою безопасность. Но разве так уж невозможно, что она ошибается? Не можете же вы искренне верить, что Элайда позволит женщине, объявившей себя Амерлин, беспрепятственно разгуливать по Белой Башне? Очевидно, что это просто способ продемонстрировать захваченного врага, перед тем как казнить его.

– Возможно, – ответила Лилейн, продолжая писать. Почерк у нее был плавный и витиеватый. – Но разве я не должна поддерживать Амерлин, даже если она ошибается?

Гавин промолчал в ответ. Она, конечно же, могла не подчиниться воле Амерлин. Он знал достаточно о политике Айз Седай, чтобы понимать, что это делалось постоянно. Но говорить это было бессмысленно.

– Однако, – рассеянно произнесла Лилейн, – я могу передать твою просьбу Совету. Возможно, мы сумеем убедить Амерлин прислушаться к новым доводам. Посмотрим, удастся ли мне представить новые аргументы.

«Посмотрим» или «возможно, сумеем», или «я подумаю, что можно сделать». Ни одного твердого обязательства, сплошь туманные обещания, обильно смазанные гусиным жиром, чтобы легче было выскользнуть. Свет, ему уже начинают надоедать ответы Айз Седай!

Лилейн посмотрела на него снизу вверх с благосклонной улыбкой.

– А теперь, когда я согласилась сделать кое-что для тебя, не согласишься ли ты оказать мне ответную услугу. Ты наверняка знаешь, что великие дела не вершатся без помощи.

Гавин вздохнул.

– Говорите, что вам нужно, Айз Седай

– Судя по всем донесениям, твоя сестра замечательно проявила себя в Андоре, – сказала Лилейн так, словно не говорила этого почти слово в слово во время трех последних встреч с Гавином.

– Впрочем, чтобы взойти на трон, ей пришлось наступить кое-кому на любимую мозоль. Что ты думаешь о ее будущей политике в отношении фруктовых садов Дома Трэмана? При твоей матери налоговые ставки на земли были очень выгодны для Трэмана. Отменит ли Илэйн эту привилегию или попытается использовать ее для умасливания противников?

Гавин сдержал вздох. Все всегда возвращается к Илэйн. Он был убежден, что ни Лилейн, ни Романда на самом деле не заинтересованы в спасении Эгвейн – они были слишком довольны своим, возросшим в ее отсутствие, влиянием. Нет, они встречались с Гавином из-за новой королевы на Львином Троне.

У него не было никаких соображений, с чего бы Айз Седай из Голубой Айя интересоваться налогами на яблоневые сады. Лилейн не стала бы искать материальной выгоды – это не свойственно Айз Седай. Но ей хотелось бы иметь некую систему влияния, средство, обеспечивающее благосклонность благородных Домов Андора. Гавин воздержался от ответа. Зачем помогать этой женщине? Что в этом хорошего?

Но все же… уверен ли он в том, что она ничего не предпримет для освобождения Эгвейн? Если он не предоставит Лилейн ничего полезного, то откажется ли она от них? Не обнаружится ли, что он отрезан от своего единственного источника влияния в лагере – неважно насколько незначительного?

– Что ж, – сказал он, – думаю, моя сестра будет строже моей матери. Она всегда считала, что нет смысла предоставлять садоводам льготы.

Он заметил, что Лилейн стала незаметно делать пометки в нижней части пергамента. Не это ли было истинной причиной появления чернил и гусиного пера?

Иного выбора у него не было, и он отвечал насколько мог честно, тем не менее, заботясь о том, чтобы не выдать под нажимом слишком многого. Его родство с Илэйн было единственным, что он мог предложить для заключения сделки, и он должен был поддерживать свою полезность как можно дольше. Это его бесило. Илэйн не предмет торга, она его сестра!

Но больше у него ничего не было.

– Я поняла, – сказала Лилейн, – а что насчет северных вишневых садов? Последнее время они не очень урожайны, и…

Покачивая головой, Гавин наконец покинул палатку. Лилейн почти час гоняла его по налоговым ставкам. И снова Гавин не был уверен в том, будет ли от этого визита польза. Такими темпами он никогда не освободит Эгвейн!

Как всегда, снаружи поджидала послушница в белом, чтобы вывести его из внутреннего лагеря. На этот раз послушница была невысокой полной женщиной, выглядевшей намного старше того возраста, в котором принимают в Башню послушниц.

Гавин позволил ей вести себя, пытаясь сделать вид, что она скорее проводник, чем охранница, которой поручено проследить, что он покинул лагерь Айз Седай, как приказано. Брин был прав: женщинам не нравились в лагере чужаки – особенно, солдаты – бродившие вокруг их точной имитации Белой Башни в миниатюре. Он проходил мимо оживленных групп одетых в белое женщин, пересекавших тротуары и наблюдавших за ним с едва различимым недоверием, которое люди часто проявляют к посторонним. Гавин миновал как всегда самоуверенных Айз Седай, независимо от того, во что те были одеты – в дорогие шелка или грубую шерсть. Он миновал несколько групп работниц, гораздо более опрятных, чем те, что были в солдатском лагере. Подражая Айз Седай, они ходили с важным видом, словно попав в настоящий лагерь, обрели больший авторитет.

Все эти группы сходились на островке земли с вытоптанной травой, который превратился в площадь. Самая обескураживающая вещь, обнаруженная им в лагере, относилась непосредственно к Эгвейн. Он все больше и больше убеждался в том, что люди, находящиеся здесь, действительно считают ее Амерлин. Она не была всего лишь подставным лицом, на которое падет весь гнев, или расчетливым оскорблением, призванным вывести из себя Элайду. Эгвейн действительно была их Амерлин.

Очевидно, ее избрали потому, что мятежницам нужен был кто-то, кем было бы легко управлять. Но они не относились к ней как к марионетке. И Лилейн, и Романда – обе говорили об Эгвейн с уважением. Вместе с тем, в ее отсутствии была своя выгода, так как оно создавало пустоту во власти. Таким образом, они признали верховенство Эгвейн. Неужели он был единственным, кто помнил, что всего пару месяцев назад она была Принятой?

Крепко же она вляпалась. Тем не менее, на людей в лагере она произвела впечатление. Это напоминало приход к власти его матери в Андоре много лет тому назад.