Я тихо зарычал, выдернул сигарету изо рта и сжал ее в кулаке.

Проклятье. Надо было хоть одну затяжку сделать, ведь Уинтер все равно почуяла бы дым.

Швырнув зажигалку и раздавленную сигарету на комод, я сбросил обувь и пошел к ней.

– Все хорошо, – уверил я, сев на кровать, и поцеловал ее.

– Ты хотел покурить, да? – спросила она.

Я вздохнул, положив мобильник на прикроватный столик.

– Детка, я умираю.

Девушка прыснула от смеха.

– Тебе не обязательно бросать. Я не уйду от тебя из-за курения. Просто так будет полезнее для здоровья.

Уинтер оседлала меня.

– Знаю. – Я провел костяшками пальцев по V-образному вырезу ее футболки, по животу, коснулся нежной кожи. Внешне было совершенно не заметно, что внутри рос ребенок.

Она была всего на восьмой неделе. Из-за танцев Уинтер быстро теряла вес, и я беспокоился, что малышу не хватает питания, поэтому теперь все постоянно кормили ее. К счастью, турне подходило к концу, осталось несколько выступлений до довольно длительного перерыва.

Мы не раз говорили об опасности, которой она подвергала себя и ребенка, участвуя в шоу, однако она уверяла меня, что сможет закончить тур, не навредив им обоим.

Для нее все складывалось довольно удачно последние пару месяцев. Уинтер уже ждали в нескольких постановках после рождения малыша.

Я старался не пропускать ни одного выступления, где бы ни находился, но после заказа, выполненного для Грэйди МакМиллера, посыпались новые предложения. Приходилось работать. Пара семей отправила меня сделать кое-что для их летних домов на юге, к тому же я планировал другие проекты на весну и лето.

Если Уинтер выступала за пределами города и оставалась там ночевать, а я не мог ее сопровождать, то отправлял с ней Рику, Бэнкс или Алекс.

Несмотря на то что я оплачивал счета и обеспечивал наше будущее, я все-таки пошел на уступки, когда Бэнкс вернула Уинтер права на дом и все его содержимое. Правда, сестра посоветовала ей оформить документы на свое имя, чтобы девушка могла вышвырнуть меня на улицу в любой момент.

Они над этим от души посмеялись.

Бэнкс к тому же соблюла условия сделки отца с Марго и Арион. Хоть брак и был аннулирован, не протянув оговоренного года, они все равно получили внушительную компенсацию. Обе женщины переехали в Меридиан-Сити. Ари навсегда зареклась общаться со мной. Я как-нибудь найду силы, чтобы это пережить.

Мы по-прежнему не слышали никаких новостей о ее отце. Надеюсь, это не изменится.

Прильнув лбом к моему лбу, Уинтер провела пальцами по моим рукам.

– Снег идет, – прошептала она.

– Откуда ты знаешь?

Мы не выходили на улицу. Девушка не могла его почувствовать.

– Я слышу. Прислушайся.

Мы замерли и затихли. Закрыв глаза, я пытался увидеть мир так, как видела она. Вздохнув, я ощутил прохладу воздуха, однако мои уши не улавливали никаких звуков помимо звенящей тишины.

Вдруг я что-то заметил.

– Шорох по стеклу, – произнес я.

Уинтер кивнула с улыбкой.

– Люблю этот звук. Мир как будто спит.

Похоже на то, учитывая укрывшее все вокруг снежное одеяло.

Удивительно, на протяжении всей моей жизни вода имела свойство приглушать шум окружающего мира. В той или иной форме я искал ее, прятался за ней.

Глянув в окно за плечом Уинтер, я увидел падающий снег. Он украшал воздух. Благодаря его движению земля словно оживала среди безмолвного спокойствия. Все казалось более красивым и умиротворенным под этой пеленой.

Уинтер всегда понимала эту мою потребность. Она тоже это чувствовала.

Даже в детстве она знала.

Я сижу в фонтане, вода стекает из верхней чаши, скрывая меня от нее.

Палец болит, из пореза, который я сделал шипом розы, пока бежал по лабиринту, капает кровь, но я не издаю ни звука, не дышу.

Она ищет меня, а мне хочется, чтобы меня все оставили в покое. Подбородок дрожит. Просто оставь меня в покое.

Пожалуйста.

– Привет, милая, – говорит мать, столкнувшись с маленькой девочкой. – Тебе весело?

Закрыв глаза, я представляю, будто нахожусь далеко отсюда. В пещере. Или на море. Где угодно, лишь бы не здесь. Я потираю маленькие порезы на запястье – я нанес их вчера, пытаясь проверить, хватит ли мне духу это сделать.

Может, и не сделаю. А может, сделаю. Если смогу, мне не придется жить здесь с ними. Все будет кончено.

– Ты не видела моего сына? – спрашивает она. Я поднимаю веки. Слезы и мокрые волосы застилают глаза. – Он любит вечеринки. Я не хочу, чтобы он все пропустил.

Не люблю вечеринки. Мое колено безудержно трясется. Ничего не люблю.

– Нет, – отвечает девочка.

Но я вижу, что она смотрит на меня сквозь воду. Я с ужасом жду, когда она скажет матери, где я.

Не надо, пожалуйста.

Мать наконец-то уходит, а девочка приближается к фонтану, оглядывается, проверяя, не наблюдает ли кто за ней.

Она произносит мое имя:

– Дэймон?

Пусть тоже уходит. Мне все равно. Я хочу остаться один.

– С тобой все в порядке?

Твою мать, уйди. Не хочу разговаривать. Все равно ничего хорошего не скажу, и мне не хочется отвечать на вопросы. Просто уйди.

– Почему ты тут сидишь? – Девочка всматривается в потоки воды. Я дрожу. Холод пронизывает мою одежду. – Можно мне тоже войти?

Я замечаю, что она в пачке. Вся в белом. Ее волосы собраны в аккуратный маленький пучок. Девочка младше меня, явно одна из учениц матери. Уинтер, по-моему? Она бывала у нас раньше. Мы с ее сестрой учимся в одном классе.

– Я иногда вижу тебя в соборе, – говорит она. – Ты ни разу не вкушал хлеб, да? Когда весь ряд отправляется на причастие, ты остаешься сидеть на скамье. Совсем один.

Няня водит меня туда каждую неделю – родители заставляют посещать церковь, а сами не утруждаются.

Эта сука позволяет мне ругаться с ней из-за походов на службы. Они кажутся такими фальшивыми, как грим, которым женщины замазывают синяки, скрывая то, что с ними происходит. Это все притворство.

– У меня тоже скоро состоится первое причастие. То есть должно состояться. Сначала нужно исповедаться, а мне эта часть не нравится.

Уголки моих губ слегка дергаются, злость немного утихает.

Я тоже не люблю эту часть. Исповедь никогда не останавливает меня от повторения одних и тех же ошибок. Странно получать прощение за то, что я систематически поступаю плохо и не испытываю при этом сожаления.