Блез пытался заговорить, но Каспариан дернул за веревку, заставив его снова хватать воздух ртом. Я взмыл в небо. Человек казался сверху совсем крошечным, когда Каспариан тащил его прочь.

Я вернулся на башню и убрал крылья, смахнув с них мокрые капли. У себя в комнате я надел серые штаны, башмаки, свободную рубаху из черного шелка и завязал волосы в хвост шелковой лентой. Через некоторое время я уже был в кабинете моего отца.

– Значит, мальчик здесь, – произнес отец, передвигая фигуру на игровом поле. Он редко вставал с кресла после моего превращения, повторял, что годы тяжело давят на него и сил почти не осталось. Я старался не говорить о его истинном состоянии и не торопил его, хотя, конечно, передача силы сделала отца совсем уязвимым. Однако угроза, которую он представлял для мира и моей души, была более чем реальна. Любой, кто сейчас сбросил бы его со счетов, сильно бы ошибся. – А ребенок знает тебя? – спросил он.

– Не больше чем я знал тебя, когда первый раз пришел сюда. Но все изменится. Когда он вырастет, то будет помнить только его настоящий дом и семью. – Я слегка поклонился улыбаясь.

– Ты должен что-то сделать с Каспарианом, – продолжал отец, покашливая. – Он может без всяких угрызений совести просто наступить на малыша, если тот окажется на его пути.

– Я уже говорил с Каспарианом. Мы поняли друг друга. – За верную службу я обещал мадонею, что он останется с моим отцом, как бы я ни поступил с Ниелем в будущем.

В коридоре послышались шаги и негромкий шепот. Служанка открыла дверь, и мы увидели, как мальчик отпрянул назад, цепляясь за темно-синюю юбку женщины. Она наклонилась и что-то сказала ему, потом выпрямилась, взяла ребенка за руку, и они вошли в кабинет. Ни один из них не выказал страха. Я благосклонно кивнул женщине. Ребенок рассматривал комнату, полную ярких ламп и необычных предметов, его темные глаза восторженно заблестели, когда он увидел игровое поле с фигурками.

– Позволь представить тебе моего сына Эвана-диарфа. – Я поклонился отцу, потом ребенку. – Настоящее знакомство состоится, когда я сам узнаю его получше. – Мальчик, не обращая ни на кого внимания, отпустил руку женщины, сделал несколько шагов вперед и замер, не сводя глаз с рыцарей на поле. Он посмотрел на моего отца, решая, как я понял, стоит ли рисковать и приближаться к незнакомцу, чтобы оказаться возле такого сокровища.

– Бери, малыш. – Ниель взял одного воина из слоновой кости и катнул его по ковру к ногам мальчика. Ребенок поднял фигурку, застенчиво улыбнулся и сделал еще один шаг к столу.

– Эван, – негромко позвала женщина, мальчик быстро вернулся к ней и встал рядом, рассматривая свою добычу.

– А это госпожа Элинор, – продолжал я, – которая заботится о моем сыне с самого его рождения.

– Рекконарре, но лишилась своей сущности. Жаль, – произнес мой отец.

– А вы кто, господин, сожалеющий обо мне? – спросила женщина довольно смело, хотя у нее побелели кости на сжатых в кулаки руках.

– Здесь меня зовут Ниель, за неимением другого имени, – ответил с глубоким вздохом мой отец. – Как меня называют в мире людей, ты знаешь лучше меня. Что до того, кто я, – я усталый старик. Мое самое сокровенное желание исполнилось, и теперь я наслаждаюсь теперь немногими оставшимися радостями обыденной жизни. Ты сослужила хорошую службу, взяв на себя заботу об этом ребенке, тебе не стоит бояться меня и моего сына. – Ниель коснулся моей руки.

– Вашего сына… – Женщина переводила взгляд с Ниеля на меня.

– Слишком сложно, чтобы объяснять. – Я сложил руки за спиной. – К тому же тебя это не касается. Вас удобно разместили?

– Для тюрьмы прекрасно, – ответила она. Вне всякого сомнения, ее наглость – результат добродушного приветствия моего отца. Значит, она глупее, чем я думал, она недооценивает его.

– Никто вас в вашей комнате не держит, – возразил я. – Мой сын может бегать где захочет, за исключением комнат моего отца и его товарища Каспариана. У Каспариана в центре замка есть еще учебная арена, это неподходящее место для ребенка. Я приказал Каспариану держать ее на замке, но ты тоже должна следить, чтобы малыш случайно не забрел туда. Ты будешь учить ребенка и заботиться о нем. Здесь безопаснее, чем там, где вы жили. Безопаснее, чем в любом человеческом поселении.

Ее непросто испугать.

– Значит, ты настаиваешь на нашем пребывании здесь.

– Ты можешь уйти из Кир-Наваррина когда захочешь. Это ее утихомирило. Она прекрасно понимала, что уйдет отсюда одна.

Мальчик потянул женщину за юбку.

– Мам, мам, мы уже можем пойти домой? Женщина погладила его по голове, успокаивая.

– Прошу прощения, господин, но Эвану пора в постель. Мы очень долго ехали. Пойдем с нами, Сейонн, я расскажу тебе, как он любит засыпать. Если ты станешь сам заботиться о нем в будущем, тебе следует знать.

Мой отец откинулся на спинку кресла, сияя от счастья.

– Да, сын мой, ты привел к нам гордый дух. И ребенок обещает быть самым интересным гостем за последнее тысячелетие. – Он помахал рукой. – Идите, идите. Тебе, мальчик, действительно следует научиться всему, что скажет эта женщина. Когда она заболеет или умрет, или же решит, что ее народ ей дороже ребенка, мы не станем нарушать привычек мальчика.

Раздраженный нахальством женщины и чрезмерной снисходительностью моего отца, я вежливо поклонился старику и жестом предложил ей покинуть комнату.

Она говорила с ребенком, пока мы поднимались по винтовой лестнице, указывая на вырезанных в деревянных панелях птиц, запрещая ему скрести фигуркой воина по полированному дереву, у фонтана он споткнулся, и она поймала его, прежде чем он успел упасть на пол. Все ее слова и жесты были адресованы ребенку, но она ежесекундно поглядывала на меня, и через некоторое время я уже начал думать, что у меня на лбу, наверное, выросло что-то удивительное. В зале, из которого выходили четыре коридора, она засомневалась, и я указал ей путь. Через несколько минут мы уже были в комнатах моего сына.

Первая комната была огромной и выходила окнами в сад. Одну стену занимали полки с игрушечными кораблями, мячами, книгами, бумагой, углем для рисования. У другой стены стоял вместительный сундук, набитый новыми рубашками, штанишками, ботинками нужного размера. Служанка накрывала стол для ужина, расставляя на нем холодное мясо, яблоки, хлеб. Я замер в дверях, глядя, как госпожа Элинор, сидя на коврике перёд камином, переодевает мальчика в поношенную ночную рубашку, которую она извлекла из привезенного с собою тюка. Я хотел уйти. Подготовка ко сну не интересовала меня, это забота слуг, и они будут делать что надо, когда эта нянька умрет или уедет. Но все же я почему-то остался, слушая и наблюдая.

– …а это твой новый дом, – сказала она, когда мальчик стал тянуть ее за руку, уговаривая пойти домой. – И это очень хороший дом с множеством интересных вещей. А теперь давай поужинаем. Ты уже давно не ел. – Она усадила ребенка себе на колени, пытаясь заставить его съесть кусочек курицы. Он замотал головой, но взял кусочек поджаренного хлеба, глядя, как служанка застилает стоящую у стены кроватку.