В Ленина стреляли примерно в семь тридцать вечера, а в Кремле он был уже в самом начале девятого. Один за другим начали прибывать врачи и сразу спешили наверх. За Крупской была послана машина, и Гилю пришлось недолго ждать ее приезда. Осторожно подбирая слова, он стал рассказывать ей, что произошло во дворе завода Михельсона: в Ленина стреляла женщина, слегка его ранила… Крупской достаточно было посмотреть ему в глаза, чтобы понять, что дело обстояло гораздо серьезней.

— Вы скажите только, жив Ильич или нет? — спросила она.

— Честное слово, Владимир Ильич жив, только легко ранен, — ответил Гиль.

Крупская тут же поспешила наверх. В комнате Ленина она увидела толпу неизвестных ей людей. Все двери были открыты настежь, и на вешалке висели пальто, судя по виду не принадлежавшие никому из обычных посетителей Ленина. В коридоре стоял Свердлов. Лицо его было серым и выражало тревогу, что подтвердило самые худшие ее опасения. Она подошла к нему и беспомощно прошептала:

— Как же теперь будет?

Не задумываясь над своими словами, он ей ответил:

— У нас с Ильичом все сговорено.

Это окончательно убедило Крупскую в том, что он умер. Она подумала, что под словом «все» Свердлов имел в виду, что уже вызваны работники похоронной службы. Как громом пораженная, но спокойная внешне, она прошла в спальню. Кровать Ленина была отодвинута от стены, чтобы врачам было удобнее его осматривать. В это время вокруг него хлопотали пять-шесть врачей. Ленин был смертельно бледен, но в сознании. Долгим взглядом посмотрев на Крупскую, он произнес слабым голосом, звучавшим как будто издалека: «Ты приехала, устала. Пойди ляг». Но она почти не слышала его слов, потому что глаза его в тот момент говорили совсем другое. В них она прочла: «Это конец».

Крупская отошла от него и встала у двери так, чтобы незаметно для него наблюдать за ним. У постели Ленина застыл потрясенный Луначарский. Она слышала, как Ленин сказал ему: «Ну, чего уж тут смотреть».

Квартира превратилась в полевой госпиталь. Постоянно входили и выходили какие-то люди. В небольшой смежной комнате оборудовали перевязочную: натащили операционных масок, марли, бинтов, всяких пузырьков и склянок в таком количестве, что спальня стала похожа на операционную в больнице. Все это и незнакомые люди, снующие вокруг, навели на Крупскую страху, да и не только на нее. У прислуги-латышки не выдержали нервы, она ушла к себе в комнату и заперлась там. В кухне кто-то разжег керосинку. Оказалось, что врачи привезли недостаточное количество перевязочного материала, и пришлось кипятить запачканные кровью бинты, чтобы снова пустить их в ход. Врачи установили, что Ленин был ранен двумя пулями, а третья благополучно прошла сквозь пальто. Одна пуля прошила шею справа налево, едва не повредив аорту, до которой оставались какие-то миллиметры, а затем, задев легкое, засела над правой ключицей. Другая пуля застряла в левом плече. Первая пуля была опаснее, потому что кровь переполнила полость плевры и изменила положение сердца, из-за чего было затруднено дыхание и пульс едва прощупывался. Видимо, Ленин отпрянул от стрелявшей в него женщины, и это невольное движение спасло ему жизнь.

Врачи опасались делать ему операцию, да и в самом деле они мало чем могли ему помочь. Проходили часы, а они все выжидали, наблюдая за ним; шепотом переговаривались между собой, меняли бинты, щупали пульс, измеряли температуру. Иногда Ленин начинал тихо стонать.

А в это время в другом конце коридора Свердлов и другие видные государственные деятели не смыкая глаз стойко несли свою партийную вахту. Около 11 часов вечера, когда еще не был ясен исход ранения, Свердлов подписал документ, равносильный по значению декрету, в котором как цена расплаты за покушение на жизнь Ленина объявлялся массовый и безграничный террор. Документ гласил:

Текст декрета многократно передавали по радио; он был отстрочен на бессчетном количестве телеграфных аппаратов по всей стране. Как того и хотел Свердлов, немедленно начались массовые кровавые расправы, и огромное число людей пало жертвами. В одной Петроградской ЧК были срочно расстреляны 512 человек и в течение следующего месяца еще 300. В Нижнем Новгороде за один день казнили 46 узников. По всей России палачи из ЧК хватали эсеров, бывших офицеров царской армии и бывших представителей буржуазии, — всех их тут же расстреливали. Людей брали прямо на улицах и сразу же ставили к стенке. В Кронштадте моряки удерживали в своей внутренней крепостной тюрьме около 500 человек из буржуазии. На следующий день после покушения на жизнь Ленина в крепости не осталось ни одного заключенного — их пристрелили всех до одного.

Волна кровавого террора, прокатившаяся тогда по России, превосходила все предыдущие по своему размаху и жестокости. Террор был подобен разбушевавшейся неуправляемой стихии, тупой и бессмысленной, жертвой которой мог быть всякий. Никто не чувствовал себя в безопасности, и менее всего большевики. Ослепленные яростью, они крушили налево и направо. Повсюду им чудились враги. И вот разразился террор, как ураган, сметавший все на своем пути. Надо сказать, еще в начале августа появились его предвестники. Именно тогда в газете «Правда», от 4 августа, появилась публикация, озаглавленная «Катехизис классово-сознательного пролетария». По всей видимости, образцом для этого свода новых «заповедей» послужил нечаевский «Катехизис революционера». Ниже приводятся два постулата из этого «шедевра», пожалуй, наиболее кровожадных; мороз идет по коже, когда их читаешь. Вот они:

«Рабочие и бедняки, возьмите винтовки в свои руки. Научитесь хорошо стрелять. Будьте готовы к восстаниям кулаков и белогвардейцев. К стенке всех, кто агитирует против Советской власти. Десяток пуль каждому, кто поднимет на нее руку.

Буржуазия — неусыпный наш враг. Власть капитала исчезнет только тогда, когда умрет последний капиталист, последний помещик, поп, офицер царской армии».

Так, воспользовавшись покушением на жизнь Ленина, ЧК развязала кровавый террор и теперь собирала обильный урожай. На фронтах чекисты и политкомиссары, соревнуясь между собой, хватали заложников и расстреливали их без суда и следствия, спеша отрапортовать о своих «успехах» Свердлову, исполнявшему обязанности председателя ВЦИК. Из Царицына Свердлову телеграфировал Сталин. В его телеграмме говорилось, что Военный совет Северного Кавказа, узнав о подлой попытке капиталистических наемников убить товарища Ленина, величайшего революционера, испытанного вождя и учителя пролетариата, клянется ответить на эту «трусливую провокацию» открытым, систематическим, массовым террором против буржуазии и ее агентов. Тогда со всех фронтов поступали подобные телеграммы. Сталинское послание дышало откровенной злобой. Кроме того, обращают на себя внимание цветистые эпитеты, которыми Сталин уснащал имя Ленина, словно тот почил в бозе и Сталин ему уже отвел определенное место в истории. Вряд ли Ленину пришлось бы по душе, услышь он, что его называют «величайшим революционером». Он, наверно, повторил бы слова Томаса Манна, который однажды сказал, что славословие умаляет достоинство и того, кто возвеличивает, и того, кого возвеличивают.