Давайте разбираться.

Маргинальные проявления шпиономании по адресу некоторых советских руководителей стали проявляться на митингах еще в 1989 году. Агентами ЦРУ клеймили и Горбачева, и Шеварднадзе, и Яковлева. Ну, митинговые страсти — дело известное, чего только там не говорили в запале, каких ярлыков не вешали на своих противников.

А серьезно и даже, можно сказать, документально «шпионский след» был зафиксирован в ходе допросов В. А. Крючкова, когда бывший шеф КГБ, а ныне гэкачепист и подследственный пребывал в тюрьме «Матросская тишина».

То есть в промежутке между августом 1991-го и январем 1993 года. Затем Владимир Александрович развил эту историю в статье «Посол беды», опубликованной газетой «Советская Россия» 13 февраля 1993 года, и в своих мемуарах. Параллельно ее подхватили и попытались раздуть почти все остальные недруги А. Н. Яковлева, правда, если отжать из их выступлений всю воду, то там останется лишь то, что говорил (писал) именно Крючков.

Чтобы докопаться до истины или хотя бы приблизиться к ней, нам потребуется вспомнить, какими были отношения между двумя этими персонажами.

Крючков считает, что их знакомство состоялось в 1983 году, когда он руководил Первым главным управлением КГБ СССР, иначе говоря, внешней разведкой, а Яковлев занимал должность советского посла в Оттаве.

Начальник ПГУ ничуть не удивился, когда однажды помощник доложил ему о том, что с ним хочет встретиться посол. Такие встречи не считались рутинными, но иногда происходили, поскольку все диппредставительства мира являются самым надежным прикрытием для работы разведчиков. Многие сотрудники ПГУ и офицеры ГРУ выполняли свои миссии, официально считаясь консулами, секретарями и советниками посольств, то есть имея дипломатическую неприкосновенность, что не раз спасало их от тюрьмы в случае провала.

Перед тем как отправиться в страну пребывания, они, как правило, проходили недолгую стажировку в соответствующих отделах МИД или Минвнешторга, получали там заветный зеленый дипломатический паспорт и уже с ним, как с индульгенцией, приступали к своим секретным делам.

«Чистые» дипломаты, разумеется, быстро вычисляли «ближних соседей» (так именовались сотрудники КГБ) и «дальних соседей» (то есть офицеров ГРУ), поскольку те не особенно заморачивались насчет шифровки: передвигались на дорогих автомобилях, располагали, в отличие от мидовцев, крупными суммами на представительские расходы, ежедневно уединялись в защищенных от прослушки помещениях, куда посторонним вход был строго воспрещен.

Как правило, проблем со взаимным существованием у «чистых» и «нечистых» не возникало. Мидовцы прекрасно сознавали, что помимо добывания вражеских секретов офицеры спецслужб присматривают и за ними, поэтому старались сохранять с «соседями» ровные отношения. Бывало и так, что разведчики, реализуя свои секретные операции, обращались за помощью к дипломатам или использовали их «втемную», особенно когда требовалось обвести вокруг пальца контрразведку противника.

Самый классический пример такого рода связан с вербовкой в Вашингтоне высокопоставленного сотрудника ЦРУ Олдрича Эймса. На первых порах для связи с Эймсом был задействован «чистый» дипломат, специалист по вопросам разоружения Сергей Чувахин. Секретность была такой, что не поставили в известность даже посла Добрынина.

Чувахин до последнего не ведал, что его визави является руководителем контрразведывательного подразделения ЦРУ, он считал, что встречается и общается с таким же специалистом по вопросам разоружения, и понятия не имел о том, что в передаваемых им американцу пакетах находятся крупные долларовые суммы — гонорар за сверхсекретную информацию, которую Эймс через тайники регулярно сгружал «ближним соседям». Истину Чувахин узнал лишь после разоблачения и ареста Эймса в 1994 году.

Главный вербовщик американца полковник ПГУ Виктор Черкашин в своих воспоминаниях утверждает, что, узнав о своей роли в этой тайной операции, дипломат впал в ярость, он понял, какому риску подвергался, передавая деньги самому ценному агенту Москвы за всю эпоху холодной войны. Разумеется, в случае провала Эймса не поздоровилось бы и Чувахину[374].

А сколько еще было других подобных историй, о которых мы никогда не узнаем. Считалось, что и дипломаты, и разведчики делали одно дело, а именно: отстаивали интересы своего государства.

Поэтому Владимир Александрович Крючков с пониманием отнесся к просьбе Александра Николаевича Яковлева о встрече. А прежде чем принять посла, он поинтересовался у своих сотрудников, курировавших североамериканское направление, какие вопросы может в ходе беседы затронуть Яковлев, к чему следует быть готовым. Те заверили, что беседа, скорее всего, будет носить общий характер, хотя, вполне возможно, посол станет критиковать сотрудников нашей резидентуры в Канаде за их «излишнюю активность», которая, по его мнению, мешает укреплению дружественных отношений между двумя странами.

— Товарищ Яковлев не очень-то жалует нашу службу, — сказали начальнику разведки. — У него свой взгляд на КГБ и его место в мире.

По пути в первый корпус Кремля. [Из архива Л. Шерстенникова]

Если верить воспоминаниям Крючкова, то именно тогда же ему позвонил Ю. В. Андропов, ставший Генеральным секретарем ЦК КПСС. И начальник разведки не преминул заметить в разговоре, что вскоре ему предстоит встреча с послом.

— А-а, Яковлев, — протянул в ответ глава партии и государства. — Ты не особенно откровенничай с ним. Мутный человек. Что у него на уме, ни черта не поймешь. Уже десять лет послом в Канаде, пора отзывать. Тем более что в Москве многие хлопочут о его возвращении, вот пусть и порадуются[375].

Далее, если верить Крючкову, генсек назвал Яковлева «проходимцем». Контекст был таким. Якобы в числе хлопотунов, ратующих за возвращение посла в Москву, оказался директор Института США и Канады Георгий Арбатов. Этот человек, по словам Андропова, десять лет назад сам приложил руку к тому, чтобы отправить Яковлева подальше от Москвы, «а теперь вдруг не может обойтись без этого проходимца»[376].

…Здесь мы должны сделать первую зарубку на древе шпионского повествования. Можно допустить, что у Андропова были какие-то сомнения насчет партийного работника и посла Яковлева. Но с трудом верится, чтобы осторожный в высказываниях и поступках Юрий Владимирович в телефонном разговоре назвал его «проходимцем». Генсек, как никто другой, знал переменчивость судьбы на верхних этажах партийной элиты. Сегодня Яковлев посол, а завтра станет членом Политбюро… Нет, явно перегибал палку в своих воспоминаниях Крючков. И ведь знал, что ничем не рискует: поди проверь, что говорил ему в действительности шеф. Андропов покинул наш бренный мир в феврале 1984 года, никаких мемуаров после себя не оставил, концы спрятаны в воду.

Сама же встреча начальника разведки с послом прошла, как впоследствии вспоминал шеф ПГУ, «в строгом соответствии с предсказанным мне сценарием». Александр Николаевич, как и подобает дипломатическому работнику его ранга, сначала избегал жестких выражений, он словно