Затоптала ее оперетка

«Год семнадцатый». Рушили всласть.

Триста лет, как исчезло болото,

И по трупам прошел эскадрон.

Только зябко и грустно мне что-то

В этом царстве солдат и ворон.

Вот уже и задвинули шторку

На окне, что в Европу ведет.

Скоро двинем «Аврору» к Нью-Йорку,

Чтобы не было статуй свобод.

Ах, как сладки безумства припадки,

Море крови подвластно руке.

Тот, что с гривой волос, – на лошадке,

Тот, что лысый, – на броневике.

Город болен. Он желтый и мрачный.

И пронзителен запах мочи.

Лица, стертые шкуркой наждачной,

Только лучше об этом – молчи.

РОДИНА

«Не верь, – друзья нас учат, – не проси,

Не лги, не компромисствуй, не участвуй».

Кому же улыбнуться на Руси?

Кому сказать простое слово «здравствуй»?

Здесь в черных трубах наш сгорает пот,

И красным пеплом светятся ракеты.

И наш советский пламенный Пол Пот

Мечтает осчастливить все планеты.

Тут от тоски застыли голоса,

А кто поет, тем затыкают глотки.

Здесь на дерьмо похожа колбаса,

В театре детском слышен запах водки.

Естественно здесь родину любить

Вам не дадут. А только по приказу.

Ну, как не выть и как тут не запить,

Неся в себе с младенчества проказу?

Слепая и угрюмая страна

Лежит в берлоге, в мир упершись рогом.

Она ясна. Но наша в чем вина?

За что мы с ней повязаны пред Богом?

БАЛЛАДА О ВОЖДЯХ

Не страшно ли синему небу,

Что вечно Россия чадит

И хмурым вождям на потребу

Петрушкою правду рядит?

Живем мы во славу химеры

От смерти до смерти вождей.

От голода мрем, от холеры,

Убожеством давим людей.

Зовет нас в преддверии драки

В костер и на праздник труба.

Мы – пешки, играют маньяки,

Такая уж наша судьба.

Молчание – крест поколений,

Печаль утопивших в вине.

Что выкинет дяденька Гений,

Тебе неизвестно и мне.

И если маньяк помоложе

Вдруг вырвется после всего,

Детей упаси наших, Боже,

От экспериментов его.

Вожди… О проказа России!

Избавиться нам не дано.

Согнув под секирами выи,

Мы ждем окончанья кино.

КРЫСЫ

Шла шхуна по морям и океанам.

Поломан руль, ничем нельзя помочь.

Стоял на вахте боцман капитаном,

сам капитан был в стельку день и ночь.

Вдруг остров показался, будто прыщик,

а может быть, пятно или мираж.

Хотел набрать воды, а также пищи

усталый и голодный экипаж.

Но что вы там себе ни говорите,

поди пристань без ветра и руля.

А в трюме крысы. Что же вы? Бегите!

На берег доплывете! Вон земля!

Здесь от цинги беззубы все и лысы,

им жить осталось считанные дни.

Пока не поздно, разбегайтесь, крысы!…

Но никого не слушали они.

«У нас на шхуне корки и очистки,

и норы недоступны сквознякам.

Мы по ночам вылизываем миски —

их мыть потом не надо морякам».

Пьет капитан. На вахте боцман стонет:

«Цианистого калия хочу!» У крыс одно:

«Пускай корабль тонет —

ведь нам любое дело по плечу!»

О ЧТЕНИИ ГАЗЕТ

Газеты в дом приносят колбасу

И служат для растопки печи;

Оклей окно, чтоб скоротать досуг,

Чего ж еще ждать от газетной речи?

Свеча горит, слеза ее чиста —

Газетный смрад чадит по всей планете.

Ты только их, товарищ, не читай,

Задумавшись по случаю в клозете.

Смотри футбол, дружище, без затей,

Чем желчь вбирать в словесной перебранке.

Ты только прячь газеты от детей,

Как спички, яд или грибы-поганки.

ПЕРВОМАЙ

Страна Советов, я тебя люблю!

Позволь с тобой в политэкстазе слиться.

Я Бога об одном сейчас молю:

мне только бы от всех не отличиться.

С телеэкранов прут за рядом ряд

ракеты, чтобы мирно спали дети.

Одни творят, другие мастерят,

наводят третьи все ракеты эти.

Задуматься? Ни-ни в стране Шехерезад.

Плечо к плечу – единство поколений.

За всех за нас сто лет тому назад

уже подумал ясновидец Ленин.

Сверкает нынче солнце над Кремлем.

Сверкать – Политбюро распоряженье.

К вершинам коммунизма мы идем,

и только запах портит впечатленье.

Ряды колонн равняют шаг павлиний,

в подобострастье повернувши луны.

Несет от мавзолея мертвечиной

и снизу, и с прославленной трибуны.

ВЕСЫ

Едва родились вы, кладут вас на весы

Разбуженные криком акушерки.

Качнулся маятник, и двинулись часы,

А вы еще лежите на тарелке.

Младенец, юноша, мужчина и – старик.

Девчоночка, красавица – старуха.

Вся жизнь спрессована в неуловимый миг,

Вся – невесомость. Дунешь – легче пуха.

Меж темнотой и светом стрелки в кутерьме.

У правосудия весы – и что же?

Свободен ли сидишь, гуляешь ли в тюрьме —

Не правда ли, немножечко похоже?

Как снегопад, приходит зрелости порог.

Похвастаться, похоже, что и нечем.

Что весит человек? Чего достичь не смог?

Дал? Взял? Сберег? Направил? Искалечил?

Не жаль сойти с весов тому, кто в мире гость.

Придут друзья – бедняга вроде помер.

Веселый паренек поднимет пепла горсть —

И в капсулу. И ваш надпишет номер.

Сняв плащ, Ягубов протянул его Анне Семеновне.

– Ко мне – никого!

– Вам звонил Шамаев.

– По городскому? Чего сразу не говорите?

Локоткова смолчала, пошла к двери.

– Стакан чаю, погорячее и покрепче.