Каждый день мне встречаются сотни людей. Он где-то среди них. Где? Кто? Как он выглядит? Я полагаю, что это мужчина. Но может, и женщина? Или мужчина с женщиной? Но, как я сказал уже, все это, возможно, от неспокойной совести — одно лишь больное воображение. Поэтому я и ничего не говорю Верене. Но у меня ощущение, такое вот ощущение…

Касацция — крохотный поселок.

Семья Мортула принимает меня в свой клан как своего. Я с ними ем и пью. Дедушка Ремо, которому около восьмидесяти, великолепный тип, рассказывает разные истории. Он долго работал в Германии. У него есть присловье, которое он любил повторять: «Dio ci aiuteria — Бог нам поможет». Семейство Мортула — просто огромно. Здесь и кузины, и дядюшки с тетушками, двоюродные братья и двоюродные братья двоюродных братьев. Все они живут не только в побеленном известкой двухэтажном доме, но и в различных пристройках, в подвале и на кухне — в страшной тесноте. По три-четыре человека в маленькой каморке. Потому что самые лучшие, большие и хорошо обставленные комнаты предназначаются для отдыхающих!

Хозяина дома зовут Антонио. Он владелец маленькой автозаправочной станции. Но одной только бензоколонкой он не может прокормить такую ораву. Я спросил Антонио о делах. Он сказал, что сезон плохой. Не только плохо идет бензин, но и комнаты, которые он так старательно приготовил для туристов, чаще всего пустуют. Иногда сюда забредают туристы. Но им недостает здесь комфорта. Через пару дней они съезжают. И это несмотря на то, что над домом горит неоновая вывеска «Гостиница Мортула». Антонио клянет все. Дедушка Ремо говорит: «Dio ci aiuteria».

Я быстро учусь итальянскому. Точнее говоря, мой итальянский ужасен, но многое я уже понимаю. И еще я работаю над своей рукописью, дописываю свою книгу. Стол, за которым я работаю, стоит у окна. Я вижу море, уходящие и приходящие корабли и знаю: через пару часов я выйду на пляж, и там будет Верена на своей моторной лодке. Мы уплывем в море и будем любить друг друга под голубым небом, далеко-далеко от всех людей.

Теперь в распоряжении Верены только несколько часов, а уже не целый день, потому что вернулся ее муж. Ей приходится еще уделять время и Эвелин. Но нет дня, когда бы мы не встречались, не любили друг друга. На веревках за бортом всегда висят бутылки вина. Мы пьем. Никогда еще я не пил так много. А теперь вот пью. Мне кажется, что это дурной знак. Даже когда мы с Вереной вдвоем в море и очень-очень счастливы, она говорит: «Эх, быть бы всегда пьяной!» Вот уж не знаю…

Слава Богу, что Эвелин почему-то боится моторной лодки. Слава Богу, что господин Манфред Лорд, когда он на Эльбе, либо занят по горло, либо спит целыми днями под пиниями, растущими за стеклянным домом, изнуренный своими коммерческими делами. Слава Богу, что у Верены есть моторная лодка и чуть ли не каждому на острове известно, что она на ней просто помешана. И никто не обращает особого внимания на то, что она носится на ней по морю. Когда мы приближаемся к виллам, где живут знакомые, мне приходится ложиться на дно лодки, но чаще мы заплываем так далеко в море, что никому нас не узнать. Там мы пьем вино, прыгаем с лодки в воду, а затем делаем это самое. Еще я читаю Верене то, что я написал, и она говорит, что получается хорошо.

В самом ли деле хорошо? Я не знаю…

Если у Верены есть для меня время после обеда, то мы едем в Марчана Марина и идем в бар, где музыкальный автомат играет для нас «II nostro concerto» столько раз, сколько мы хотим. Песенка довольно пошлая. Пошленькая мелодия. Певец поет в пошлой манере. Но это наша песня. Мы держимся за руки, Верена и я, и смотрим, как рыбаки выходят в море на своих лодках в багровом свете заходящего кроваво-красного солнца.

Однажды в прохладный полдень мы высаживаемся на берег в Порто Адзурро и идем прогуляться. Заходим в оливковую рощу и остаемся там, потому что Верена говорит, что не может больше сделать ни шагу, не изнасиловав меня. Так что мы занимаемся этим под старым оливковым деревом. Потом пьем кьянти. (Ох, где вы, добрые намерения?) Одна олива падает мне на спину. Я прячу ее в карман.

— Мильтон, — говорит Верена.

— Почему Мильтон?

— Он тоже ведь так сделал?

— А ты откуда знаешь?

— Я не такой уж неуч, как ты думаешь.

— Но я не считаю тебя…

— Считаешь, считаешь. Все мои мужчины так считали. Но историю с Мильтоном и оливой я знаю.

— Но мне-то пока не семьдесят, и я пока еще не страдаю слепотой и половым бессилием.

— Конечно, дорогой. Тут ты абсолютно прав. Ты великолепный любовник. Видишь, я имела глупость сказать тебе об этом. Теперь можешь задирать нос! Можешь изменять мне! Можешь бросить меня.

— Я никогда не стану задирать нос. Я никогда не буду изменять тебе. Ты моя великая любовь… громадная… единственная… После тебя уже ничего не будет.

— Повтори еще раз.

— Ты моя единственная любовь. Самая большая моя любовь. После тебя уже ничего не будет.

В те дни, когда Верена не может вырваться ко мне, а у меня нет желания писать, я направляюсь в Портоферрарио. И брожу по крохотным улочкам за площадью Республики. Я сижу где-нибудь на улице у бара и пью кофе «эспрессо». Наблюдаю за стариками, которые спорят о чем-то с таким видом, что вот-вот убьют друг друга. Я разглядываю крохотные лавчонки, корабли, приходящие из порта Пиомбино, яхты богачей в порту, среди которых и яхта господина Лорда.

Теперь я должен рассказать историю о браслете.

На площади Кавура есть два ювелирных магазинчика. По словам дедушки Ремо, хозяин одного из них обманщик. Но вещи у него были красивые: кольца, цепочки, камни, браслеты. У моего предка заводы радио- и телеаппаратуры намного больше, чем у многих других. Так что у обманщика вещи всегда лучше, чем у остальных. И с этим, видать, ничего не поделаешь.

Однажды перед обедом я останавливаюсь перед магазинчиком и обращаю внимание на золотой браслет. Он весь из узеньких полосок, примыкающих друг к другу и скрепленных петельками. Глупо об этом писать, но это так: я влюбляюсь в браслет. С первого взгляда! Мне приходит в голову, что я еще никогда не дарил Верене ничего ценного. Итак, я захожу в магазин, где меня приветствует маленький господин с набриолиненными волосами, постоянно потирающий руки. Он говорит, что браслет стоит десять тысяч лир. И это только потому, что золото в Италии очень дешево.

Мы начинаем упорно торговаться. И торгуемся почти целый час. Он взвешивает браслет, выставляет его на свет, заставляет меня еще раз как следует рассмотреть браслет на улице. Через полчаса я сбил цену до восьми тысяч. Что же получается? Восемь тысяч у меня есть, но если я их истрачу, то с остатком моего отпуска дело будет обстоять плачевно. Поэтому я плачу три тысячи задатка за то, чтобы он отложил браслет для меня, и говорю, что заберу его в ближайшие дни.

Так-то вот. Лето, жара, море, этот остров — все это лишило меня рассудка. Ибо неизвестно, сможет ли вообще Верена носить этот браслет? А, впрочем, какая разница? Я хочу, чтобы у Верены был этот браслет. Пусть даже ей придется упрятать его в сейф. И она получит его. Вот только где раздобыть денег на покупку?