– А вы – чаю, чаю!

Кэндзи уже забыл, о чём он думал, когда стоял у окна.

Сосед поправил волосы, сбиваемые сквозняком.

– Вы хорошо знаете русский, но не думаю, чтобы вы так же бойко изъяснялись по-английски.

Кэндзи пожалел, что на втором курсе университета оставил занятия английским, он уже понял, что перед ним сидит…

– Майкл Боули! – сказал сосед и слегка поклонился.

– ???

– А что, если бы мы с вами, ну предположим, вдруг выпили и перешли на «ты», то есть стали бы обращаться друг к другу по имени…

Кэндзи понял:

– Моё имя Кэндзи, фамилия Коити. Коити Кэндзи!

– Однако, Кэндзи-сан, к сожалению, мы ещё не выпили…

Боль обозначилась в затылке и поползла к глазам, и он потянулся к стакану с чаем.

– Вчера у меня тоже была вечеринка, но, в отличие от вас, с русскими. – Сосед положил фляжку на стол. – Тяжёлые господа. Хотя сделка получилась хорошая. Спать после этого пришлось всего часа два, но… – Он крутанул фляжку на столе и с довольным видом развёл руки, как бы хвастаясь своим здоровым и цветущим видом, потом взял её и стал отвинчивать крышку. – Вот! Как видите!

Англичанин действительно выглядел здоровым и цветущим; напомаженные волосы, коротко подстриженные стрелочки усов, мягкий воротничок тонкой летней рубашки под гладко выбритыми скулами, хорошо отглаженный светлый костюм – всё ему очень шло, этому блондину. Только галстук – кричащий, в широкую чёрно-зелёно-белую горизонтальную полоску.

Майкл Боули перехватил взгляд Кэндзи:

– Последняя мода. Только не люблю, когда галстуки вяжут слишком коротко, это любую фигуру делает приземистой.

«Чёрт! А красиво!» – сыграло в Кэндзи что-то неяпонское.

– Я сын бывшего служащего представительства английской пароходной компании. Родился и вырос в Санкт-Петербурге, в России, и моя нянька никак не могла выговорить Майкл, у неё получалось просто Миша, поэтому она звала меня Мишенькой. А в питерской ЧК из Боули меня быстро перекрестили в Бокова… – Сосед продолжал лёгкой скороговоркой: – Не обращайте внимания, у нас это называется small talk. Вы едете, я еду, мы вместе куда-то едем и немного разговариваем…

Говоря это, он отвинтил крышку, которая оказалась ещё и стопкой, и в такт поезду, балансируя широко расставленными локтями, налил в неё:

– Я ровесник века и в ЧК попал в девятнадцатом, но, как подданный её величества, был отпущен под расписку.

– А ваши родители? – Кэндзи наконец-то почувствовал себя в какой-то степени участником разговора.

– Мои родители? – Он хмыкнул. – Слава Создателю! Маменька перед их переворотом отправилась отдыхать в Марокко, папенька вёл переговоры здесь, на Дальнем Востоке, звали меня, мама к себе, папа к себе, но мне, видите ли, было любопытно! Дело в том, что учёбу в Петербургском университете я совмещал с… – Майкл поднял фляжку на просвет и наклонил её. – Писал репортажи в лондонскую «Тайме»…

В это время Кэндзи наконец дотянулся до стакана, отхлебнул и обжёгся.

– Вот видите… – Собеседник улыбнулся, ловко махнул стопку и, как показалось Кэндзи, чуть-чуть…

Нет! Он не поморщился! Просто махнул. Можно было только позавидовать его ловкости – японцы, перед тем как выпить сакэ, шумно вдыхали и так же шумно выдыхали, как будто делали какую-то тяжёлую работу или о чём-то сильно сожалели. А этот просто махнул…

– …Вот видите, – повторил он, – этим язык не обожжёшь! Виски! Настоящий шотландский скотч. Рекомендую! В нашем с вами состоянии надо выпить рюмки две, максимум три, а потом отпиваться чаем. Это закон!

Англичанин говорил, и Кэндзи начал успокаиваться – обычная болтовня двух случайных попутчиков, у них в Европе так принято, да и в Японии…

Последние свои слова Боули сопроводил приглашающим жестом, Кэндзи вежливо поклонился, англичанин было взялся за фляжку и стопку, но Кэндзи замахал руками.

– Ох уж эти ваши японские поклоны! Я подумал, что вы соблазнились! Ну, воля ваша!

Он высунулся в коридор и крикнул проводника. Тот мигом оказался рядом и на вопрос англичанина объяснил, что ресторан находится в третьем вагоне по ходу поезда.

– Ланч! Не желаете присоединиться? – спросил англичанин и на отказ Кэндзи вежливо поклонился и вышел, хлопнув дверью.

Кэндзи остался один. Он огляделся. На откидном столике продолжали позвякивать ложечками три стакана, четвёртый он держал в руках, и лежала закрученная фляжка, отсвечивая от окна своим кожаным, обтёртым до блеска чехлом. Он отхлебнул чай, поставил стакан на столик и сдвинул занавеску к дальней раме окна. Мимо поезда, почти не перемещаясь, плыла плоская, пустынная маньчжурская равнина.

До этого Кэндзи ездил в кавэжэдинских экспрессах, но всегда он так торопился, что не замечал вокруг себя ни соседей, ни обстановки. Сейчас он наконец-то разглядел тёмно-синие бархатные диваны, массивные бронзовые ручки и такой же бронзовый оклад зеркала на двери купе, и они родили в нём ощущение спокойствия. Неожиданный разговор с попутчиком во всём этом едущем, а точнее, мягко плывущем стал растворяться; вагон размеренно покачивался; хотелось только прикрыть окно, чтобы шёлковая занавеска так не шуршала и не колыхалась. Кэндзи уже начал дремать, боль куда-то спряталась, он закрыл глаза и почувствовал, как саднит кулак.

«Ну да, конечно! Как я мог забыть? Вот – англичанин! Заговорил!»

* * *

Сначала они сидели в японском ресторане, у господина Танаки: хорошие повара и тонко понимающая гостей прислуга, мягкий полумрак, дерево и татами – всё было привезено из Японии…

В конце пирушки Кэндзи вдруг стало грустно, вспомнилось беспокойство, которое подкралось к нему, когда он шёл к Адельбергу, и мысли о Соне. Он уже не слышал шума компании и не видел слабого света от хибачи, где синие огоньки облизывали чёрные, только что подложенные куски угля, они лежали на трепещущих красным, умирающих старых углях… Так он сидел, наверное, долго, как вдруг неожиданно Ёсиро толкнул его в бок, и в его затихшую голову сразу ворвались громкие, пьяные, весёлые голоса:

– В Фуцзядянь!!!

– Но это только для господ военных!!!

– Гражданские могут ехать спать! Их завтра будут рано будить ма-а-а-а-мочки!!!

Компания хохотала во весь голос.

Ёсиро снова толкнул его в бок, компания мигом затихла, но Кэндзи уже всё слышал. Он сидел скрестив ноги, с упёртыми в колени локтями, уткнувшись лбом в сплетённые пальцы. Не меняя позы, он приоткрыл глаза и тихо произнёс:

– На шестнадцатой, господа военные, есть одно место, о котором ещё никто из вас не знает…

Со всех сторон на него смотрели разинутые рты и слезящиеся от сакэ и табачного дыма глаза; вдруг он резко оперся на плечо Ёсиро, рывком вскочил на ноги и заорал во всё горло: