Он, видимо, переменил позу, она услышала, как он ворочается за дверью. Представила, как он сидит там на корточках, поджав колени к подбородку, подняв воротник. Дождь перестал. Только ветер высвистывал в кронах деревьев какую-то заунывную мелодию, величественную и мрачную, таившую смутную угрозу.

— Видишь, он не приходит.

— Я же не придумала эсэмэски! Я тебе потом покажу!

— Он нарочно это сделал, чтобы напугать тебя. Ты его бросила, он оскорблен и зол, вот и мстит.

— Он сумасшедший, говорю тебе. Опасный безумец… О чем я думала, когда ничего не сказала Гарибальди! Антуана сдала, а его пощадила! Вот я дура, ну какая я дура!

— Нет! Ты сходишь с ума из-за ерунды! Даже если он придет, нарвется на меня и успокоится. Но он не появится, я уверен…

Она слушала его и постепенно успокаивалась. Прислонившись головой к дверному косяку, тихонько вздохнула. Он здесь, за дверью. Ей теперь ничего не страшно. Он приехал, один. Без Дотти Дулиттл.

— Жози?

Он помолчал и спросил:

— Ты на меня не обиделась?

— Почему ты не звонил? — выпалила Жозефина, уже готовая расплакаться.

— Потому что я осел…

— Ты знаешь, мне наплевать, что у тебя другие женщины. Надо было только сказать мне. Никто не совершенен в этом мире.

— Нет у меня других женщин. Я просто должен был разобраться в своих чувствах.

— Нет ничего хуже молчания, — пробормотала Жозефина. — Начинаешь воображать все что угодно, самые неприятные вещи. Не за что ухватиться, нет фактов, один дым, даже рассердиться не на что. Ненавижу, когда молчат.

— Знаешь, иногда молчать очень удобно.

Жозефина вздохнула.

— Ну вот ты заговорил… Видишь, ничего сложного.

— Это потому, что ты за дверью!

Она расхохоталась. Смех окончательно развеял ее страхи. Он здесь, Лука не появится. Он увидит машину Филиппа, припаркованную у двери. Увидит ее машину, раздавленную деревом. Поймет, что она здесь не одна.

— Филипп… Я хочу тебя поцеловать!

— Придется подождать. Дверь, кажется, против. И потом… Меня голыми руками не возьмешь. Я люблю, когда по мне страдают.

— Я заметила.

— Ты давно здесь?

— Дня три вроде бы… Я сбилась со счета…

— И все три дня вот так и капает?

— Да. Дождь идет беспрерывно. Я попыталась дозвониться Фове, но…

— Он звонил мне. Он завтра придет с рабочими…

— Он звонил тебе в Ирландию?

— Я уже вернулся из Ирландии. Когда я приехал в лагерь за Зоэ и Александром, они объявили, что хотели бы пожить там еще. Я вернулся в Лондон…

— Один? — спросила Жозефина, что есть сил царапая дверь.

— Один.

— Это мне все же больше нравится. Я сказала, что мне все равно, но на самом деле нет… Уж очень не хочется потерять тебя…

— Ты меня больше не потеряешь…

— Повтори?

— Ты больше не потеряешь меня, Жозефина.

— Я даже думала, что в тебе вновь проснулась любовь к Ирис…

— Нет, — грустно сказал Филипп. — С Ирис все кончено. Я обедал в Лондоне с ее воздыхателем. Он попросил у меня ее руки…

— С Лефлок-Пиньелем? Он в Лондоне?

— Нет. С моим заместителем. Он хочет жениться на ней… А при чем тут Лефлок-Пиньель?

— Я не хотела тебе говорить, но мне кажется, она очень сильно влюблена в него. Как раз сейчас они в Париже крутят любовь.

— Ирис с Лефлок-Пиньелем! Но он же весьма основательно женат!

— Знаю… И тем не менее, если верить Ирис, они любят друг друга…

— Она всегда меня удивляла. Для нее нет преград.

— Она захотела его сразу, как только увидела.

— Никогда не думал, что он сможет бросить жену…

— Ну, пока и не бросил…

Жозефина собиралась спросить, огорчила ли его эта новость, но смолчала. Ей не хотелось говорить о сестре. Не хотелось, чтобы она встревала между ними. Она решила подождать, когда он вновь заговорит.

— Ты сильная, Жози. Ты гораздо сильнее меня. Я, наверное, поэтому испугался и так долго молчал…

— Ох! Филипп! Я какая угодно, только не сильная!

— Нет, ты сама не знаешь, но это так. Ты пережила в жизни гораздо больше меня, и это тебя укрепило.

Она попыталась возразить. Филипп перебил ее:

— Жозефина, хотел сказать тебе вот что… Однажды, возможно, я окажусь не на высоте… И тогда тебе придется подождать меня. Подождать, пока я вырасту. Я так отстал в развитии!

Они проговорили всю ночь, сидя по разные стороны двери.

Фове прибыл утром и освободил Жозефину; та едва сдержалась, чтобы не броситься обнимать Филиппа. Она прислонилась к рукаву его куртки и потерлась об него щекой.

Позвонила Гарибальди. Поведала ему об угрозах, о серии эсэмэс.

— Мне было действительно очень страшно, поверьте.

— Должен сказать, было чего бояться, — ответил Гарибальди, и она уловила в его голосе тень сочувствия. — Одна в большом пустом доме, какой-то псих бродит вокруг…

Опять он меня расколет, подумала Жозефина, но на этот раз она была готова говорить. Рассказала о равнодушии Луки, о его двойной жизни, о его приступах бешенства. Гарибальди молчал. Она решила, что пора кончать разговор, но вдруг подумала, что нужно назвать ему имя консьержки.

— Мы говорили с ней. Мы все это уже знаем, — ответил Гарибальди.

— Так вы уже интересовались им? — спросила Жозефина.

— Разговор окончен, мадам Кортес.

— Вы хотите сказать, что знаете, кто убийца?..

Он повесил трубку. Она задумчиво обернулась к Филиппу и мсье Фове, которые осматривали крышу и составляли список необходимых работ.

Когда Филипп подошел к ней, она прошептала:

— Мне кажется, полиция поймала убийцу…

— Потому он и не приехал? Его вовремя остановили…

Он обнял ее за плечи и прошептал: забудь. И добавил:

— Нужно позвонить в страховую компанию насчет машины. У тебя хорошая страховка?

— Да. Но это меня сейчас волнует меньше всего. Мне что-то тревожно… А если они его еще не арестовали? Если он будет нас преследовать? Он в самом деле опасен…

Они уехали в Этрета. Заперлись в номере отеля. Выходили оттуда, только чтобы съесть пирожное и выпить чаю. Иногда посреди разговора Жозефина вспоминала о Луке. Обо всех окружавших его тайнах, о его молчаливой отчужденности, о дистанции, которую он всегда соблюдал между ними. Она принимала это за любовь. А то было всего-навсего безумие. Нет! — подумала она, однажды ведь он хотел поговорить со мной, признаться во всем, и я могла бы ему помочь. Она вздрогнула. Я спала с убийцей! Ночью она иногда просыпалась в поту, садилась в кровати. Филипп успокаивал ее, тихо приговаривая: «Я здесь, все в порядке, я здесь». Она вновь засыпала, вся в слезах.