Сохранились записи о пребывании де Куси в Тулузе 5 января 1390 года, а 28 января он приехал в Авиньон, где присутствовал на слушаниях, посвященных канонизации французского святого. Кандидатом в святые был Пьер де Люксембург, юноша из благородной и набожной семьи. Он скончался в семнадцать лет, а целью его канонизации было повышение статуса французского папы. Если в окружении папы появился святой, законность пребывания Климента в сане оспаривать становилось значительно сложнее. Имя Пьера впервые было упомянуто герцогиней Анжуйской в 1388 году, а затем от имени короля его повторил новый канцлер Парижского университета Пьер д’Альи.

Юноша был сыном набожного графа Ги де Сен-Поля, умершего от чумы в английском плену, и Жанны де Люксембург из того же семейства, что и покойный император Карл IV. Пьер осиротел в три года и уже в шесть лет дал обет целомудрия. Говорят, он повлиял на сестру, и в двенадцать лет она дал а тот же обет. Пьер упрекал своего брата за то, что тот смеялся, ведь из Евангелия Пьер узнал, что Христос плакал и никогда не смеялся. Восьмилетнего, высокого не по годам аскета с впалой грудью отправили учиться в Париж, где он голодал и бичевал себя, готовясь вступить в орден целестинцев. Несмотря на протесты опекунов, он регулярно посещал монастырь, вместе с братьями ел хлеб, пил воду и спал на голой земле, не раздеваясь, не снимая ремня и башмаков, чтобы после пробуждения, не теряя времени, приступить к ночным молитвам.

Поразительная набожность и высокое происхождение позволили ему в девять лет стать каноником, несколько лет спустя — архидиаконом, в пятнадцать он был уже епископом Метца, а в шестнадцать — кардиналом. Алое облачение не повлияло на его аскетизм и уединенные молитвы. Его жизнь была «всего лишь смирением», и он «бежал от тщеславия и соблазнов мира». Большую часть дня и ночи он проводил в одиноких молитвах или при свете свечи записывал в дневник свои грехи и дважды в день исповедовался в них своему духовнику. Его настойчивость, как и говорливость Екатерины Сиенской, бывала иногда слишком тяжела для духовника, и иногда, заслышав стук в дверь посреди ночи, тот притворялся, что спит.

Мальчику-кардиналу досталась способность к чудесным излечениям: говорят, он спас герцогиню Бурбонскую от родовых мук, продолжавшихся две недели; излечил раны, от которых пострадал в турнире Ги де Тремуай; воскресил дворецкого де Бурбона, пораженного разрядом молнии. Помогал он не только придворным: Пьер вернул здоровье бедному крестьянину, которого замучили бандиты. В 1387 году Пьер умер от чахотки и самоистязания, его похоронили, как он просил, на кладбище бедняков в Авиньоне, и его могила стала объектом паломничества, туда приходили несчастные и больные, и каждый день там совершались чудеса. Короли и аристократы, включая сира де Куси, посылали кладбищу богатые дары и серебряные лампы. Фруассар не пропускал достойные упоминания новости и, попав в тот день на кладбище, воочию наблюдал собравшуюся у могилы толпу.

Слушания о канонизации Пьера продолжались шесть месяцев, были собраны свидетельства 72 человек. В первую неделю слушаний де Куси выступил восьмым свидетелем, он рассказал, что когда Пьер стал епископом Метца, то потребовал, чтобы всадники его брата, графа Валерана де Сен-Поля, выселили клириков-урбанистов, занимавших епископальные владения. Когда Валеран стал настаивать, чтобы ему возместили расходы из епископальной казны, Пьер сказал, что скорее умрет, чем позволит этому произойти. Между братьями возникло несогласие, так что де Куси до принятия решения пришлось самому взять под опеку церковную собственность. Де Куси добавил, что знал Пьера с малых лет и удивлялся его набожности, он никогда не видел в Авиньоне другого столь добродетельного юноши.

Многочисленных свидетелей оказалось недостаточно. То ли неполная добродетель самого Климента была причиной тому, что он не смог решить этот вопрос, то ли папа медлил по иной причине, но процесс канонизации приостановился. Возможно, дело было в репутации самого антипапы, но лишь 140 лет спустя вопрос канонизации был поднят снова. В 1527 году Пьера причислили к лику праведников, но не святых.

Вместе с королем и придворными де Куси вернулся в Париж через Дижон, где герцог Бургундский собирался «лицемерить». Делал он это, как и всегда, с размахом, с целью восстановить доверие. О его празднествах, ливреях, банкетах, турнирах, подарках и затратах написана целая книга, но посреди бедствий, свалившихся на XIV столетие, эти экстравагантные события свершались так часто, что им уже не удивлялись.

Такие празднества, должно быть, стимулировали экономику. К визиту короля в Бургундию портные, вышивальщицы, ювелиры, оружейники и другие ремесленники получили большие заказы. Один только герцог заказал триста двадцать новых копий для будущих турниров. Все города Бургундии, мимо которых должен был проехать король, получили деньги для очистки, украшения и даже ремонта улиц и площадей. Дижон с его многочисленными шпилями, колокольнями и трубами, оснащенными металлическими решетками (против гнездовий аистов), с его извилистыми улочками и пользовавшимися дурной репутацией тавернами, срочно стал освобождаться от запаха животных. Прежде собаки, кошки и свиньи свободно разгуливали по темным деревянным проулкам; разведению грязи и запаха особенно способствовали свиньи. Прожорливые драчливые и «нелюдимые», они служили постоянной темой жалоб на укусы, однажды даже был съеден ребенок, — виновное животное повесили. Законы, запрещавшие держать в городе свиней, и наказания владельцев, выбрасывавших свиной помет в реку, практически не работали.

Поскольку в городе не было зала, способного вместить всех гостей, соорудили гигантский шатер, на который пошло тридцать тысяч локтей ткани, и поставили его во дворе возле дворца. После отъезда короля ткань разрезали на куски и продали. В покоях герцога повесили голубые атласные драпировки, придворным дамам сшили триста платьев из шелка и дамаста, а рыцарям столько же дублетов из бархата и атласа. Похоже, эти закупки опустошили Фландрию. Сколько рукодельниц вышивало на драпировках девиз герцога «Яне жду», сплетенный с инициалами его жены на фоне горлиц, сидящих на лимонных и апельсиновых деревьях? Сколько столяров и разнорабочих сносили стены, срубали деревья, трамбовали землю и строили крытые трибуны для трехдневных турниров, которые должны были состояться в февральскую погоду? Когда только у одного хозяина было тридцать боевых коней, сколько же ему должно было потребоваться грумов и мальчиков на побегушках? Жонглеры, актеры средневековых мистерий, акробаты и дрессировщики заполнили город, они развлекали народ в то время, как аристократы сражались в турнирах.

Де Куси даже в пятьдесят лет отличился на состязаниях, и герцогиня вручила ему в качестве награды аграф, украшенный жемчугом и сапфирами. Во время прощального обмена дарами (к каждому изделию был прикреплен ценник) герцог Бургундский перещеголял короля, вручив ему более дорогое подношение, чем то, что король пожаловал герцогине. Церемонии «в знак любви к королю, герцогу Орлеанскому, герцогу Бурбонскому и сиру де Куси» завершились пением и танцами знатных дам и юных девушек.

Вскоре после возвращения Карла в Париж его обещание хорошенько подумать над объединением церкви было отложено в пользу увлекательного предложения Генуи — выступления против королевства берберов. В отличие от разрешения папского кризиса, эта авантюра не требовала серьезного политического маневрирования. Крестовый поход, пусть даже имевший слабое отношение к кресту, придавал его участникам престиж, не говоря уже о privilogium crucis — привилегии креста, освобождавшей крестоносцев от долгов и судебных преследований. Несмотря на «огонь, воспламенявший доблестные сердца», были приняты меры предосторожности: королевский совет ограничил число рыцарей, покидавших страну, до тысячи пятисот человек, и никто не мог уйти без королевского разрешения. Все, кто присоединялся к походу, должны были вооружаться за свой счет и не рекрутировать людей из других доменов.