нам известно, какой была фобия доктора Крафта.

— Похитили?! — Он вскочил со стула. — Когда? Как? Немедленно расскажите, Питер!

— В библиотеку влезли воры, украли коллекцию монет дяди Эдмунда, — устало объяснил Оуэн. — Максль сидел на письменном столе. По крайней мере, вы были полностью в этом уверены. Его тоже забрали. Почему? Этого никто не узнает, если я не сумею перевести часы назад, а стрелки застревают на десяти вечера.

— Вы угадали! — взволнованно воскликнул доктор Крафт. — Теперь я вспомнил! Сегодня утром я оставил Максля на столе у Эдмунда. Ваш дядя сильно бранился, потому что я пробовал представить, как свернуть тессеракт в куб — в новом временно́м измерении, — и не мог сосредоточиться на дурацком диалоге из идиотской новой пьесы. Ну конечно же, Максль был со мной — да, да! Спасибо, Питер! А теперь мне надо бежать вниз.

— Не надо, — твердо произнес Оуэн. — Я только что был в библиотеке. Максль исчез. И еще пропали дядины золотые монеты. Говорю же, воры вломились в дом, когда еще не было десяти вечера.

— Исчез! И вы ничего не сказали? Питер, надо что-то делать! Надо вызвать полицию, пока воры не слишком далеко унесли моего Максля!

— Погодите, доктор Крафт. Минутку. Послушайте меня. Повторяю, я уже все это прожил, так что знаю, как быть! Надо предотвратить кражу: это самый верный способ вернуть Максля. Прислушайтесь к моим словам. Если сумеем преодолеть десятичасовую отметку, все будет в полном порядке!

— Ох, Питер, Питер, — печально прошептал доктор Крафт, — зря я принес вам пиво. Как вижу, оно у вас далеко не первое. Ложитесь спать, друг мой, а утром, когда проспитесь, мы продолжим наш разговор. Теперь же мне пора!

За окном сверкнула молния, и черная ночь на мгновение сделалась фиолетовой. Ветви кипариса зловеще захрустели, снова принимая на себя удар судьбы. Молния сверкнула еще раз — в полном соответствии с расписанием, — и покорное дерево в очередной раз накренилось и совершило фаталистический нырок в океан.

— Хм? — промычал с восходящей интонацией доктор Крафт и взглянул на часы, после чего вызволил из недр пижамы блокнот и черкнул в нем пару строк. — Ровно без двадцати одиннадцать. Крайне любопытно, Питер, крайне любопытно! Ваше сновидение оказалось в высшей степени прецизионным, хотя нельзя не сделать поправку на беспричинный объединяющий принцип — то есть на совпадение.

— Помните ваш вчерашний сон? — с жаром спросил Оуэн. — Про шхуну и путешественников во времени?

— Вчерашний? — Крафт непонимающе заморгал. — Нет, не помню.

— Нет, нет, нет, — Оуэн стиснул голову ладонями, — извините, ошибся! Этот сон вам еще не приснился. Вы увидите его сегодня ночью. Святители небесные, спасите![47] Как же сделать так, чтобы вы мне поверили?

— Питер, — церемонно произнес доктор Крафт, — присядьте. Вот сюда, на кровать. Да-да, вот так. Теперь взбейте подушки. Устройтесь поудобнее, мой мальчик. Смотрите, я сажусь рядом с вами, и мне тоже вполне удобно. Бедняжка Максль подождет. Нам надо докопаться до сути. Прошу, расскажите мне все, что хотели.

И Оуэн все рассказал.

— Позвольте на них взглянуть, — попросил Крафт, дослушав историю до конца.

Оуэн молча протянул ему часы. Крафт внимательно их осмотрел, поскреб ногтем голубую эмаль — безрезультатно, — потряс, послушал, сверил циферблат с дисплеем электрических часов, взялся за регулировочное колесико и без труда перевел стрелки на десять, потом на девять, потом на восемь, после чего поднял глаза на Оуэна и прошептал:

— Видели? Вы видели?

— Ну конечно видел, — ответил с безграничным терпением Оуэн. — Такое подвластно любому, кроме меня. Однажды — сегодня вечером — я уже доказал вам этот факт. Вы способны их перевести, а я — нет.

— Попробуйте, — настоял Крафт и протянул ему часы.

— О нет! Не хочу, чтобы стерлось все, что произошло сегодня после десяти часов вечера. Доктор, если вам угодно, отнеситесь к этому как к гипотетической задаче, но прошу, умоляю, дайте мне объяснение! Гипотетическое!

— Гипотетически, — с нестерпимым спокойствием начал Крафт, — вы столкнулись с весьма занимательным парадоксом. Должен признать, что ваш рассказ звучит вполне убедительно — если сделать единственное допущение насчет этих часов. Мне хотелось бы все записать — как пример узкого места темпоральной логики, — но позже, когда я найду Максля, ведь без него я не смогу должным образом сосредоточиться.

— Попробуйте! — взмолился Оуэн и вытянул руку. — Представьте, что Максль сидит у меня на ладони. Смотрите на него и думайте. Думайте!

Выцветшие голубые глаза доктора Крафта с интересом уставились на пустое место и сошлись к носу, когда их обладатель сфокусировал взгляд на воображаемом Максле.

— Допустим, была некая шхуна, полная путешественников во времени, — вконец отчаявшись, подсказал ему Оуэн. — Допустим, они бросили якорь — не в буквальном смысле, а в гипотетическом, в символическом, — и якорь похож на эти самые часы, и все это составляло бы задачу, которую вы пробовали бы решить… Что пришло бы вам в голову?

— Для начала, — забормотал доктор Крафт, не сводя глаз с несуществующего Максля, — я не вижу у часов ни единого шва. Вы обратили на это внимание? В обычных часах после сборки остается множество щелочек, пазов и просветов, и любому ясно, как именно их собирали. Но эти часы — единое целое. Новая технология, вне всякого сомнения. Какой-то способ отливки, после которого не остается ни стыков, ни сочленений. Однако гипотетически… давайте-ка подумаем.

Часы — интереснейшие артефакты халдейской, древнеегипетской и родственных им математических систем. Часы и компасы. В современном мире эти два предмета представляют собой практически единственные рудиментарные остатки шестидесятеричной системы счисления, основанной на числе «шестьдесят», в отличие от привычной нам десятки и десятичной системы. То есть время и пространство до сих пор измеряются древними методами. Поэтому не так уж абсурдно будет предположить, что путешественники во времени пользуются пространственным якорем, похожим на часы. Верно, Максль? — Он раздраженно помотал седовласой головой. — Все же это абсурд. И Максля здесь нет.

— Продолжайте, доктор, — настаивал Оуэн, — у вас отлично получается. Если часы играют роль темпорального якоря — что тогда? Тот глоток, который я сделал — или мне показалось, что сделал, — скажите, он наводит вас на какие-нибудь мысли? Это было что-то вроде темпорального лубриканта? Первосортного масла?

— Когда рядом со мною Максль, — сказал Крафт, — когда он помогает сосредоточиться по-настоящему, мое сознание иногда высвобождается из пространственно-временного континуума, будто… будто переориентируется в направлении, коему нет пространственного эквивалента. Будто, если вас устроят такие слова, я перестаю испытывать на себе трение времени. Теперь же, если исходить из гипотезы, что вы неким образом отпили из этих часов глоток лубриканта, — разумеется, это всего лишь гипотеза, причем крайне