— Честное благородное, я ни при чем. Они сами. По имени-отчеству.

Катрин покачала головой и вдруг заявила:

— Нет! По имени-отчеству станица была бы Екатерино-Николаевская. Это нам обоим оказали честь — Екатерине и Николя! Потому и Екатерино-Никольская, вот!

Николай Николаевич засмеялся:

— Не знаю, не знаю, но ты теперь уж точно стала сибирячкой-амурочкой! И останешься ею навсегда!

— Лучше останемся вместе!

А вот оставаться вместе в шато Ришмон д'Адур им довелось недолго. Из Петербурга примчался нарочный: Муравьева срочно вызывал император.

— Как вы меня нашли? — изумился генерал. — Я же должен быть на водах.

— Его императорское высочество, когда передавал высочайшее указание, махнул рукой и сказал: ищите его в По, он наверняка у жены.

Муравьев только рассмеялся и покачал головой.

Вызвали его из-за обострения отношений с Китаем. Трибунал внешних сношений один за другим прислал несколько листов — снова с жалобами на своевольство генерал-губернатора Муравьева, который заселяет Амур, невзирая на протесты местных властей и нарушая своими действиями 200-летнюю дружбу. Одновременно Путятин, отчаявшись прорваться в Пекин, обозленный и расстроенный своим провалом, представил доклад, предлагая свернуть кяхтинскую торговлю, чтобы порушить уверенность китайских властей в ее необходимости для России: мол, в этой уверенности кроется причина неудач его миссии. Кроме того, адмирал извещал, что богдыхан издал указ о недопущении русских на Амур, поэтому надо последовать примеру англичан, блокировавших устья рек возле Кантона, и перекрыть оба устья реки Байхэ (она ведет к Пекину) до тех пор, пока китайское правительство не пришлет уполномоченного на переговоры министра. Если же, заключал незадачливый посланник, Англия и Франция перенесут военные действия на север Китая, следует способствовать им нашими морскими силами. Другого пути для решения российских задач нет.

— Он что, с ума сошел? — поразился Константин Николаевич. — Предлагает ввязаться в новую войну, к тому же на стороне наших противников!

Они сидели вчетвером в рабочем кабинете Николая Павловича — Александр II, генерал-адмирал, канцлер Горчаков и генерал-губернатор. Горчаков прочитал вслух послание Путятина и молча ждал реакции государя. Император на восклицание брата ничего не сказал, он обратился к Муравьеву:

— А вы что думаете, Николай Николаевич? — Генерал встал, но царь махнул рукой: сидите, сидите, — и он снова опустился на место.

— Я думаю, ваше величество, что предложения адмирала Путятина лишь на руку китайскому правительству, так как мы бы сами прервали сношения с Китаем, а его вполне устраивает неопределенность статус-кво. Мое мнение: не обращать внимания на их жалобы и выпады и продолжать заселение Амура, ибо только заселенность края утверждает наши права на него. Не будем заселять мы заселят китайцы: у них народу хватит!

— Резонно. Весьма резонно, — задумчиво отметил император. А что скажете вы, Александр Михайлович?

— Вы знаете мою позицию, ваше величество, — отвечал Горчаков. — Я считаю: Россия — европейское государство и должна прислушиваться к Западу. Наше будущее — с Европой.

— А что же тогда Европа, в лице великих держав, Англии и Франции, так рвется на Восток? — вмешался великий князь. Горчаков пожал плечами. Великий князь понял его движение: канцлер полагал, что это и так известно, — и продолжил возбужденно: — Россия — тоже великая держава, а Восток — ее окраина. Мы должны быть на нем хозяевами!

— Хорошо. Так и поступим, — заключил император. — Продолжайте заселение, Николай Николаевич. А Путятина назначим командующим Тихоокеанской эскадрой и комиссаром — пусть приглядывает за поведением англичан и французов. Только что нам ответить китайцам? А, Александр Михайлович?

— Напишем, что посылали для переговоров полномочного представителя графа Путятина, который, не дождавшись надлежащего приема, отправился на встречу прибывающей из России флотилии. Припугнем слегка, на всякий случай, — счел нужным пояснить Горчаков. — А сам генерал Муравьев вызван в столицу к государю для инструкций, как ему переговариваться и как действовать на границе.

— Сам генерал? — переспросил, тонко улыбаясь, император.

— Палладий писал: они Муравьева боятся, и это выделение их напугает еще больше.

— Ну, тогда для наибольшего испуга напишите, что государь император пожаловал Муравьеву чин генерал-адъютанта при своей особе. — Александр Николаевич встал и пожал руку вскочившему Николаю Николаевичу. — Поздравляю вас, генерал. Кстати, представленный вами устав Амурской торговой компании мы утвердили. Торговля хорошо способствует закреплению территории.

1

«На днях я отправляюсь на Амур месяца на четыре, — писал Муравьев брату Валериану в апреле 1858 года. Исключительная моя теперь забота состоит в том, чтобы заселять Амур, развивать по нем пароходство и торговлю, учредить города, архиепископскую кафедру и открыть золото, которое необходимо для многих расходов по всему вышеизложенному, тем более, что в устьях Амура и окрестных морских берегах надобно соорудить укрепленные порты и сообщение с ними железными дорогами».

Пятый сплав Муравьев уже полностью доверил Корсакову, лишь указав ему поспешить с приготовлением к сплаву войск с крепостными орудиями и всеми принадлежностями для возведения батарей. Одновременно генерал послал в Ургу кяхтинского градоначальника Деспот-Зеновича, чтобы известить амбаней о готовности графа Путятина быть посредником между китайским правительством и западными державами, при условии, если его попросят сами китайцы, и о том, что сам Муравьев по высочайшему указанию продолжит заселение берегов Амура и Уссури. Он считал создание русских сел и станиц, при поддержке постов и караулов, самым лучшим инструментом давления на Китай, понуждающим его к безотлагательным переговорам по разграничению.

И — не ошибся.

Двадцать шестого апреля на двух специально оборудованных баржах в сопровождении двух вооруженных катеров генерал-губернатор отплыл из Сретенска в Усть-Зею. Предварительно он послал нарочного в Айгун, чтобы предупредить тамошнего амбаня, что торопится и проплывет мимо, а если у амбаня есть намерение вести переговоры, то лучше это сделать по возвращении генерала с Нижнего Амура.

— Это, чтобы они не думали, будто я тороплюсь с разграничением, — пояснил он архиепископу Иннокентию, который наконец-то принял участие в плавании.

Высокопреосвященный целыми днями не уходил с палубы, радуясь, как большой ребенок, открывавшимся видам широкому простору великой реки, прибрежным лесам и лугам, диким скалам и непуганым животным.

— Вы только посмотрите, дорогой Николай Николаевич, — рокотал он Муравьеву, черной глыбой нависая над ним; широкая и длинная, черная с обильной сединой борода его развевалась на ветру, как вымпел. — Посмотрите, какую богатую красоту вы возвращаете России.