Взяв стул, Клемент сел напротив девушки, стараясь не наступить на камни. Не переставая терзать косу, Мой наблюдала за ним с серьезным и печальным видом.

— Как приятно пахнет красками. Что ты рисовала?

— Покрасила принесенный мне мисс Фитцгерберт холст, просто загрунтовала его.

— Загрунтовала?

— Масляными красками пишут по загрунтованному холсту.

— А-а, понятно. Я принесу тебе еще несколько холстов. Я знаю, где они продаются. Ты должна позволить мне принести их… и вообще все, что тебе нужно для живописи…

— Спасибо, но, пожалуйста, не беспокойся.

— Помнишь, как я нашел тебя, когда ты убежала искать Анакса, и мы приехали домой на моей машине? — спросил Клемент, подыскивая другую тему для разговора, — Получилось настоящее приключение, правда?

Мой нахмурилась, потом ее лоб просветлел, а губы на мгновение изогнулись в странной кривой усмешке.

— Да.

Клемент запоздало спохватился. Ведь тогда, по дороге домой, он пожурил Мой за нелепую привязанность к нему. Как могла она его простить за то ворчание и за то, что он еще и напомнил ей об этом, предложив такое воспоминание, словно конфетку ребенку! И как чертовски бестактно с его стороны напоминать ей об Анаксе! Мой уже не ребенок. Клемент и не заметил, когда она успела повзрослеть. Сейчас он увидел в ней юную женщину, постройневшую и подросшую, в изящном синем платье с пояском, совершенно не похожем на прежние рубашки или рабочие блузы. Он уже хотел сказать ей: «Как же ты выросла». А вместо этого опустил голову, надеясь, что она сама поймет его чувства.

— Надо узнать, как там твоя мама, — смущенно пробормотал он, поднявшись со стула.

Мой, вновь ставшая серьезной и печальной, медленно кивнула. Клемент взмахнул рукой. Отвечая на его приветливый жест, она тоже едва заметно приподняла руку. Он вышел из комнаты. Ему подумалось, без особой уверенности, конечно, что между ними сейчас произошло нечто весьма важное.

Клемент тихо постучал в комнату Луизы. Немного раньше он уже пытался достучаться до нее и, не получив ответа, решил, что она уснула. На сей раз до него донесся какой-то шепот. Он осторожно вошел в спальню. Шторы были задернуты, и в комнате было темно. Луиза, приподнявшись, включила лампу у кровати.

— А, это ты, — сказала она.

— Да. Как ты?

Луиза села на край кровати. Ее густые каштановые волосы, которые обычно не требовали особого ухода, выглядели спутанными. Ее бледное лицо блестело, возможно, представилось ему, от какого-то крема, скрывающего следы слез. Нахмурившись, Луиза поморщилась и взглянула на Клемента с явной неприязнью.

— Я же сказала, что тебе лучше отправиться домой. Ты не должен тратить тут попусту время. Мы сами сможем позаботиться о себе.

— Сефтон ушла ненадолго и попросила меня остаться.

— Она вернулась?

— Нет еще.

— Где Мой?

— Наверху. Я только что разговаривал с ней.

— Она плачет?

— Нет, сейчас нет.

Снизу раздался звук открывшейся и закрывшейся входной двери. Луиза подняла глаза, Клемент быстро выглянул на лестницу.

— Это Сефтон.

— Тогда, пожалуйста, Клемент, уходи, прошу тебя.

— Хорошо. Но я вернусь.

— Нет, не надо. Я имею в виду, что это мы должны скорбеть, а не ты. То есть… извини… я в таком безысходном отчаянии…

— Луиза, милая…

— Умоляю, уходи…

Клемент встретился с Сефтон на лестнице. Она махнула ему рукой и прошла в спальню Луизы.

Забрав свое пальто, Клемент вышел на крыльцо и тихо закрыл за собой дверь. Он накинул пальто и вытащил из кармана шарф. Его перчатки остались в машине. Он поморщился от холода. Ему хотелось по меньшей мере заплакать или взвыть от горя. Дойдя до машины, он сунул в карман очередной штрафной талон и сел за руль.

«Отчаяние, да, безысходное отчаяние, — подумал он, — Куда же мне теперь деться? Поеду к Беллами. Нет, Беллами живет у Эмиля. И им не нужны мои сетования о судьбе Алеф. Я вел пустую жизнь. Мне следует вновь взяться за работу, я должен отдаться работе, поеду и встречусь с агентом, соглашусь на любое предложение».

Открыв рот, Клемент продолжал сидеть за рулем с зажмуренными глазами, пытаясь выжать из них хоть одну слезу. В глубине, в сокровенной глубине его раненого сердца зародилась новая боль, та боль, что будет отныне его постоянной спутницей. Лукас, ох, Лукас!

— Значит, вот так и обстоят дела?

— Да, именно так, — подтвердил Беллами.

Беллами сидел в кресле, вытянув вперед ноги, обутые в домашние тапочки. Один из них порвался, и в дырку выглядывал его носок. Заметив прореху, Беллами осторожно подтянул к себе ногу.

— Но все-таки почему ты не можешь остаться у меня? Мне кажется, что из двух вопросов ты пока ответил только на один. Мне хочется понять, что же у тебя на душе.

— Эмиль, заглянуть ко мне в душу ты можешь в любое время, и я готов помочь тебе.

— Ладно, почему ты не хочешь остаться здесь? Ты чего-то боишься?

— Конечно нет! Мне просто нужно побыть одному. Я пришел к этому заключению не так уж давно. А потом я подумал, что мне суждено стать отшельником. Но в результате отказался от этой идеи.

— И отказался от Бога.

— Что ты имеешь в виду? Ладно, все понятно.

— Но разве ты всегда жил один? Видишь ли, я знаю тебя очень давно, но эта сторона твоей жизни оставалась для меня загадкой.

— Да, я прожил всю жизнь в одиночестве, хотя один раз…

— И тот самый раз ты счел аморальным?

— Нет, я не думал об аморальности!

— Это из-за твоих монашеских идей ты почувствовал склонность к целомудрию.

— Не совсем, мне просто нравится жить в одиночестве!

— Мне тоже нравится уединенная жизнь. В общем, в недавнем прошлом, как мы знаем, ты хотел стать монахом.

— Это был романтизм.

— Но ведь ты переехал в жалкую комнатенку бедного квартала, решив стать монахом, чтобы помогать окружающим.

— Да, но не помог никому и лишь сам сделался несчастным!

— А потом на твоем пути появился Питер Мир, и ты подумал, что он является неким божественным воплощением, аватарой, своего рода высшим существом.

— Ну, не сразу…

— Ах да, он же хотел отомстить Лукасу.

— Но тогда он потерял себя. Потом ему удалось восстановить свою настоящую добродетельную личность и успокоиться.

— Ты хотел бы жить с ним?

— Эмиль, я не знаю! И сейчас…

— Да, сейчас нам об этом уже можно не волноваться. Видимо, он… выполнил свою миссию. Что знали об Иисусе до того, как пришло его время? И в чем же заключалась миссия Питера? Они, кажется, думают, что он был каким-то магом… В общем, об Иисусе тоже так думали. И ты полагаешь, что он спас тебя?