— Зевс всемогущий, на Иде царящий, славнейший, великий! Солнце, ты все с высоты своей видишь и слышишь! Вы, о Земля и Потоки, а также подземные боги! Вы караете мертвых за их вероломные клятвы. Всех вас призываю в свидетели, вы наши верные клятвы блюдите! Если убьет Парис Менелая, пусть он Еленой тогда и ее достояньем владеет. Мы ж на своих кораблях мореходных домой возвратимся. Если ж в бою Менелай одолеет Париса, троянцы должны нам Елену вернуть и богатства, и дань уплатить в размере таком, чтобы память о том в поколеньях грядущих осталась! Если станется так, что погибнет Парис, а Приам и Приамовы дети не пожелают дани хорошей платить, буду еще воевать, добиваясь военной награды.

Как ни странно, Приам согласился. Неужели же он не понимал, что никакой размер дани не удовлетворит Агамемнона и он просто хочет оставить за собой право грабить Трою? А что касается достояния Спарты, которое я увезла с собой, то это и вовсе ложь.

— Не надо, не соглашайся! — крикнула я Приаму, но он меня не услышал.

Агамемнон же взял свой большой меч и перерезал горло ягнятам. Лишенных жизни, трепещущих, он положил их на землю. Из глубокой чаши зачерпнул два кубка вина, один оставил себе, другой протянул Приаму, и они возливали вино богам, существующим вечно. Затем все троянцы и все ахейцы произнесли в один голос:

— Зевс величайший, славнейший, и все вы, бессмертные боги! Кто из нас первый нарушит священные клятвы союза — пусть, как это вино, его мозг по земле разольется, и детей его та же участь постигнет, и жена покорится другому!

Приам с дрожью сказал, что должен вернуться в Трою.

— Я возвращаюсь назад в Илион, открытый быстрым ветрам. Мне тягостно видеть, как мой сын будет вести бой с Менелаем, любимцем Арея[20].

Меня утешает лишь то, что уже назначили боги того, кому смертный конец приготовлен судьбою, и то, чему быть предстоит, в божественных планах уже совершилось.

Прямой, несгибаемый, он повернулся, сел в колесницу и быстро направился к Трое.

И тут я услышала, как оба войска — каждый ахеец и каждый троянец — молились о смерти Париса:

— Зевс, наш отец, ты, на Иде царящий, славнейший, великий! Пусть тот погибнет, кто был виновником бедствий обоих народов. Пусть он убитый сойдет в подземное царство Аида. Мы же мир заключим и священные клятвы исполним.

Может ли быть молитва, более ужасная для ушей отца, матери и жены? И неужели все так простодушны, что верят, будто смерть Париса дарует им мир? Ведь Агамемнон жаждет сокровищ Трои, а не меня!

Приам тем временем достиг цитадели, и ворота захлопнулись, пропустив колесницу.

— Приам вернулся в город, чтобы наблюдать поединок со стены, — сказала Эвадна и улыбнулась прекрасными полными губами. — Думаю, нам следует присоединиться к нему.

Я хотела было возразить, но опомнилась и подчинилась.

На стене, как раз над Скейскими воротами, собралась большая толпа зрителей. Среди них виднелась седая голова Приама, которого окружали члены семейства и старейшины-советники. Подходя, я услышала обрывки их речей. Старый Панфой, который обычно толковал только о различных механизмах, не имевших никакого значения, обратил на меня ненавидящий взгляд покрасневших глаз. Антенор, стоявший рядом, с укором взглянул на меня.

— Вот она! — говорил Панфой. — Нечего удивляться, что два войска из-за подобной жены терпят бесконечные бедствия. Вправду похожа она на богинь своим видом, который приводит в трепет. Пусть лучше домой возвратится, не надобно нам ее красоты. Лишь бы несчастья не оставила нам и потомкам.

Мне полагалось занять место подле Приама и Гекубы, даже если им это было неприятно. Однако Приам ласково встретил меня, и слова его были добры, хотя в глазах я читала страх.

— Ближе, дитя дорогое, ступай и со мною сядь рядом. Ты предо мной ни в чем не повинна. Виновны лишь боги, — так он сказал.

Гекуба молчала. Она, прищурившись, смотрела вниз, в долину, и ее дочери тоже неотрывно глядели туда, где их брат должен был испытать судьбу — которую, правда, выбрал сам.

Начались последние приготовления к поединку. Гектор, полководец троянцев, а от ахейцев — Одиссей отмерили место для сражения. Соперники ждали. Менелай вышел перед греческим войском и стоял, широко расставив ноги, в неуклюжей позе, которую я так не любила. Забыв все свои обиды, я прониклась жалостью к нему: он тоже страдает из-за меня.

Парис, опустив голову, смотрел в землю. Жертва, готовая к закланию. Он не чаял остаться живым.

Затем Гектор встал между ними, взял жребии, положил их в окованный медью шлем и встряхнул, чтобы решить, кто первым бросит копье. Выпал жребий Париса.

Оба бойца надели шлемы, и бронза скрыла их лица. Они вышли на середину между войском троянцев и греков, встали близко друг от друга на измеренном месте. Менелай выставил перед собой свой большой круглый щит. Парис отвел назад руку с длинноствольным копьем и метнул его. Оно ударилось с грохотом в щит Менелая, но не пробило его, острие же погнулось. Менелай выдернул копье из щита, отбросил в сторону и сразу сам устремился с копьем на Париса. Благодаря богине я смогла услышать слова его молитвы, обращенной к Зевсу: «Царственный Зевс, дозволь мне отомстить Парису. Он первый сделал мне зло. От руки моей пусть он погибнет, чтобы и в дальнем потомстве никто не осмелился зло причинить тому, кто его принимал дружелюбно и щедро, как я Париса». Слова, продиктованные самолюбием и гордостью. От моего сочувствия к Менелаю не осталось следа.

Ненависть напитала удар Менелая силой, копье пробило щит Париса, пронзило панцирь под ним, разорвало тунику прямо вдоль паха. Парис сумел отклониться назад и избежал гибели. Не успел он встать ровно, как Менелай вынул меч и, замахнувшись, ударил Париса по шлему. От мощного удара Парис пал на колени, но меч, вместо того чтобы пробить шлем, чудесным образом развалился на части, которые серебристым дождем упали к ногам Париса.

Менелай застонал, воздел руки к небу:

— Зевс, наш отец! Никого нет злотворнее тебя средь бессмертных! Напрасно копье улетело, и меч разломился в руке.

В ярости бросился Менелай на Париса и ухватил его за шлем, украшенный густой гривой. В Менелае проснулась сила Геракла; он приподнял Париса над землей, а потом поволок за собой в сторону греков. Он решил прикончить Париса голыми руками, поскольку копье и меч подвели.

Ремень от шлема, плотно повязанный у подбородка Париса, затянулся вокруг его шеи и беспощадно душил. Зрители, собравшиеся у Скейских ворот, вскрикнули и затаили дыхание. Ноги Париса беспомощно тащились по земле, руки тщетно пытались сорвать шлем.

Вдруг губительный ремень лопнул, Парис вскочил на ноги, а в руках Менелая остался пустой шлем. Изумленно посмотрев на него, Менелай бросил его, завертев, друзьям и снова устремился к Парису. В следующий миг ясное солнце, освещавшее долину, затянулось тучами, густой туман окутал землю, и оба соперника исчезли из виду.