Нас, зрителей, тоже окутал туман. Я не могла видеть даже Приама, рядом с которым сидела. Зато я услышала мягкий, тихий голос своей спутницы:

— Ступай во дворец. Парис тебя ждет в брачном покое на тонко обточенном ложе, блистает своей красотой. Поспеши к нему.

Не в силах стерпеть такую насмешку, я, смертная, отважилась дать отпор ей, бессмертной, которая продолжала дразнить меня.

— Нет! Я своими глазами видела, как Менелай победил Париса. Зачем ты мучаешь меня? Хочешь посмеяться, когда я войду в пустую спальню?

Прежде чем она ответила, меня сковал ледяной ужас.

— Дерзкая! Ты меня не гневи. А то я тебя покину, стану тебя ненавидеть, как сильно доныне любила! Как ты смеешь оплакивать свою долю, когда я помогаю тебе? Вот когда помогать перестану — тогда и лей слезы! А теперь делай, что тебе говорят. Ступай во дворец, к Парису на брачное ложе.

Я оставила общество у стены и пошла во дворец. Из-за тумана никто ничего не заметил.

Ноги мои налились свинцом, и я с трудом одолела подъем до дворца. Я не верила, что Парис ждет меня там. Он остался лежать на поле брани и отныне живет только в моей памяти. Никакое чудо не поможет перекинуть мост через разделившую нас пропасть — ни в этой жизни, ни в той. Так и будем мы с ним бродить в темноте подземного царства, где холодная вода сочится меж камней и немые беспамятные тени скользят мимо друг друга.

Возле дворца не было ни души: все горожане собрались у стены. Двери дворца были широко распахнуты: странно, обычно они плотно закрыты. Во дворце я не обнаружила ни стражи, ни слуг, которые обычно наполняли его. Звук моих шагов гулко разносился по коридорам. Туман рассеялся, и снова ярко светило солнце, заглядывая в окна. Я поднималась по лестнице в тишине, которую ничто не нарушало. На последней ступени я помедлила: мне не хотелось переступать порог спальни. Я оглянулась: позади никого. «Эвадна» исчезла, как и следовало ожидать.

Я взялась за массивную ручку двери, распахнула ее. Комнату наполнял яркий свет, который в первый момент ослеплял. Послышался легкий шорох. Я посмотрела на кровать: Парис лежал обнаженный, распростершись, словно фавн на цветущем берегу реки. Он удивленно сел, прикрываясь простыней и моргая, как внезапно разбуженный от глубокого сна человек.

Как он здесь оказался? Где его доспехи? Почему он спит? Я смотрела на него, ничего не понимая, не в силах вымолвить ни слова.

— Елена! — позвал он без этой ужасной, ненавистной мне холодности в голосе. — Елена!

Он звал меня, как растерявшийся ребенок — мать.

Внезапно наше уединение было нарушено. Афродита, нимало не заботясь теперь о том, чтобы придать себе сходство с Эвадной, впорхнула с креслом в руках и поставила его возле ложа.

— Садись! — приказала она.

Я послушно опустилась в кресло, не глядя при этом на богиню. Я не сводила глаз с Париса.

— Я видела все… Там, в поле… — начала я.

— Да, Менелай схватил и потащил меня, а потом я каким-то чудом освободился. Шлем слетел с головы в тот самый миг, когда я понял, что умираю. А умирать не хотелось, несмотря на все мои гордые заявления, что я должен умереть, а ты — вернуться к Менелаю.

— Ты так и не понял, что я не смогу вернуться к нему.

— Но ты ведь попыталась это сделать. Ради него ты даже перелезла через стену!

— Не ради него! Ради того, чтобы прекратить войну! Затем я собиралась отправиться в Аид, а не к Менелаю. Мало ли на свете кинжалов? Мало ли ядов? Есть множество способов попасть в Аид! В конце концов, моей матери сгодилась даже веревка.

— Значит, я неправильно поступил с тобой, Елена. В Спарте ты бежала из дворца — или из тюрьмы? Я не имел права допустить, чтобы ты вернулась туда. А если бы я погиб в поединке, тебе пришлось бы вернуться. — Пока он говорил, я разглядела, что он не обнажен: на нем была туника из тончайшей шерсти, затканная серебряными нитями: совсем не такая, которую воины надевают под доспехи. — Я полз по земле, не веря, что мне посчастливилось избавиться от Менелая. Я слышал за собой крики греков, видел перед собой лес ног. Я полз наугад, не надеясь, что удастся спастись: поединок должен продолжаться до смерти одного из участников. И вдруг я очутился здесь, в спальне. На меня напал неодолимый сон, и я заснул. А когда проснулся — передо мной стоишь ты.

— И еще она. — Я оглянулась на Афродиту, которая улыбнулась в ответ.

— Кто? — спросил Парис: он не видел ее.

— Наша помощница. Или наша противница. Когда имеешь дело с богами, это одно и то же.

Парис посмотрел на меня, его прекрасное юное лицо выражало доверие, желание, восхищение, как прежде.

— Елена, умоляю тебя простить меня. Я люблю тебя, и мою любовь не описать словами. Я не могу жить с чувством, что между нами пролегла тень.

— Но это случилось по твоей вине! Солнце моей жизни, Парис, скрылось за черной тучей, и моя жизнь погрузилась в тень.

— Скорбь о погибших — погибших из-за меня — камнем легла мне на сердце. Я с трудом дышал, — говорил Парис. — Я хотел одного — положить конец смертям и не нашел другого способа, кроме поединка. О Елена, Елена!

Он встал с благоухающего ложа и обнял меня горячо и крепко. Снова я почувствовала тепло его рук, висевших безжизненно в моем присутствии с тех пор, как начали погибать люди.

Его поцелуй был слаще прежних. Афродита ли со своими чарами постаралась, или я забыла вкус его поцелуев за время нашего отчуждения? Я покосилась в угол комнаты, но там уже никого не было. Богиня исчезла. Значит, эта любовь и это желание были нашими собственными. Я сжала Париса в объятиях и вознесла молитву о том, чтобы больше никогда между нами не ложилась тень.

До конца дня мы оставались в спальне — некоторые потом скажут, что прятались. Мы не прятались, мы просто наслаждались нашей любовью, как раньше, и забыли весь мир. День, который начался так безжалостно и тянулся так медленно, теперь летел, как быстроногий олень.

К нам в спальню ворвался Гектор: он без стука и церемоний распахнул дверь. Он стоял озираясь, увидев же нас, застонал.

— Не может быть! Мне говорили, что Парис бежал с поля брани — но я не верил! Я думал, что знаю тебя лучше, чем чужие люди. Но они оказались правы, не я! Ты прячешься во дворце! Ты позор, ненавистный всему народу! Позор на наш род, на седины отца! — Гектор бросился к Парису, схватил его и начал трясти. — Я пришел, чтобы найти дворец пустым и доказать всем, как они неправы. И что же? Я нахожу тебя в спальне! — Гектор швырнул Париса на пол. — Горе-Парис, женолюбец трусливый! Лучше бы ты не родился на свет или погиб, не женившись! Как тебе удалось сбежать с поля боя у всех на глазах? Ты, наверное, заранее все продумал, прежде чем сделал этот притворный вызов? Но в чем твой расчет? Пока Менелай жив, ты не являешься победителем. Или же вы с Еленой задумали бежать из Трои, как когда-то из Спарты?