Улица Винегрие тонула в вечерней темноте. Часы на фасаде кафе мелодично пробили десять раз, и хозяин зажег вторую лампу. Корантен Журдан сидел спиной к стойке — так ему был хорошо виден павильон на улице Альбуи. Ему казалось, что игроки в кости изъясняются на каком-то чужом языке. По его телу то и дело пробегала нервная дрожь, он выпил две рюмки коньяку, но так и не успокоился и решил пересесть поближе к двери.

Он чувствовал себя совершенно разбитым, но все же расседлал лошадь, обтер ее пучком соломы, задал корма и рухнул на стул в кафе в нескольких метрах от павильона с закрытыми ставнями.

Внезапно его осенило: это ошибка! Кто мог знать, что блондинка перекрасит волосы в черный цвет?

Корантен рассчитался, перешел улицу, освещенную рдеющим пламенем из отдушины булочной, поднялся на четвертый этаж и лег, но от усталости не мог заснуть. Происшествие у заставы Ла Виллетт не укладывалось в хронологию событий. Он много дней подряд следил за Софи Клерсанж. Так когда же?.. Что, у него выпадение памяти, что ли… Сначала она отправилась к церкви Сен-Филипп-дю-Руль. Остановила фиакр и оглядела фасад, не выходя из экипажа. То же повторилось у частного особняка на улице Варенн и в третий раз — на улице Мартир, рядом с доходным домом. Корантен записал все три адреса, решив, что потом установит личности хозяев и сопоставит с данными из голубой тетради.

Свисток паровоза разорвал тишину, и Корантен Журдан вдруг ощутил щемящее чувство одиночества. Он скучал по Жильятту, по Флипу, даже по матушке Генеке. В этом опасном предприятии он мог рассчитывать только на себя, но должен был любой ценой выполнить задуманное. Когда Корантен наконец заснул, ему приснилась Клелия.

На рассвете Мартена Лорсона разбудил бешеный стук в дверь. Он зевнул, с трудом поднялся — с похмелья кружилась голова — и открыл: на пороге стоял разъяренный Альфред Гамаш.

— Такова твоя благодарность? Да если бы не я, ты ночевал бы на улице! Ты меня подставил! Полицейские нашли на берегу канала труп, явились за мной — и что обнаружили? Мои кепи и оружие лежат на земле, а меня нет на посту! Хорошо еще, что я появился почти сразу и объяснил, что отошел по нужде, а символы власти оставил поддерживать порядок, так что бедняжку задушили в мое отсутствие.

— Они тебе поверили?

— Очень на это надеюсь, потому что иначе я попал в тот еще переплет! На днях меня вызовут на допрос в участок!

— Ты… ты про меня не скажешь?

Тугой комок скакнул из желудка Мартена Лорсона прямо в горло, он запинался на каждом слове, с ужасом осознав, что убийство не привиделось ему по пьянке, а произошло на самом деле.

— Не скажу, старый ты осел, но, уж конечно, не ради твоих прекрасных глаз. Если я признаюсь, что надолго оставил пост, лишусь работы. А теперь колись.

— Ты о чем?

— Не морочь мне голову, расскажи, как все произошло.

— Ну… Я задрых. Промочил глотку и отрубился. А когда проснулся, заметил какого-то типа рядом с лежащей на земле женщиной. Она не шевелилась, и я так перепугался, что…

— «Промочил глотку»… Так я в это и поверил! Да ты был мертвецки пьян!

— Да нет же, клянусь, я сделал всего несколько глотков… Обещаю, больше такое не повторится!

Гамаш пожал плечами.

— Ладно, успокойся. Один из легавых — мой бывший однополчанин. Трупы тут находят часто, так что одним больше, одним меньше… Ладно, старина, спи дальше и держи рот на замке. Это будет наш секрет, понял? Мы ведь с тобой старые друзья и не станем портить себе кровь из-за какого-то убийства на почве страсти!

Гамаш ушел, но Мартен Лорсон больше не мог сомкнуть глаз. Убийство на почве страсти? У него не шел из памяти мужчина в фетровой шляпе и бездыханное тело женщины, лежащее на земле.

Что-то тут было не так.

Мартен Лорсон пытался привести мысли в порядок. Сделать это оказалось непросто, но в конце концов пасьянс все-таки сошелся. Женщина в маске прохаживается перед зданием таможни. Невидимый фиакр останавливается за зданием. Пассажир выходит, вступает в бурный, но короткий спор с женщиной, после чего душит ее и исчезает: «Тагада-тагада-тагада» — стучат копыта по булыжнику мостовой.

«Так, в этом я уверен… Но как объяснить почти мгновенное возвращение убийцы?»

Мартен Лорсон высосал из бутыли последние капли рома, и его вдруг осенило: убийца не мог раздвоиться, значит, в засаде сидел второй разбойник. Точно! Именно он и вернулся, чтобы заглянуть в лицо убитой.

«Если только… А что, если душитель вообще не садился в тот проклятый фиакр?.. Что, если он меня видел? Если он меня видел…»

Мартен Лорсон сунул задрожавшую руку в карман, нащупал там медальон и с трудом сдержал проклятье.

Среда 14 февраля

Перед домом номер 18 по улице Сен-Пер стоял человек в пальто с ратиновым воротником и в черном бархатном берете а-ля Ван Дейк. Он делал вид, что разглядывает витрину книжного магазина «Эльзевир». Слева были выставлены книги, посвященные расследованию криминальных тайн, в том числе, полное собрание сочинений Эмиля Габорио. Справа — старинные иллюстрированные гравюрами тома и современные английские издания: «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда, «Тэсс из рода д’Эбервиллей» Томаса Харди и «Приключения Шерлока Холмса» Артура Конан Дойла.

Утро выдалось хмурое, мелкий дождик моросил не переставая. Тротуары опустели, а вот книжную лавку оккупировали четыре светские дамы в зимних туалетах. Компанию им составлял старичок, похожий на мечтательно-грустного поэта: глубокие морщины на лбу, горькая складка у рта, щегольская бородка.

Морис Ломье прижался носом к витрине: на середине лестницы, ведущей в комнаты второго этажа, стоял Кэндзи Мори, один из владельцев магазина, а приказчик Жозеф Пиньо читал газету, прислонившись спиной к каминной полке с бюстом Мольера. Компаньона Кэндзи, Виктора Легри, нигде не было видно.

Морис Ломье перебрался под козырек подъезда соседнего дома, помедлил несколько мгновений и постучал в стекло привратницкой. «Шевелись, черт бы тебя побрал, ты не можешь просто взять и отступиться!»

Мишлин Баллю бросила чистить морковку и репу. Век подходил к концу, умножая мерзости жизни. Вокруг было полно чудаков, но Мишлин ничему не удивлялась с тех пор, как они с ныне покойным мужем Онезимом переехали в квартал литераторов и студентов. Она едва обратила внимание на хлыща, который мок под дождем. «Наверное, раздает проспекты, — подумала она. — Мог бы выбрать денек получше!»

— О, хранительница прохода, богиня вестибюля, снизойдите до меня, укажите, где живет почтенный мсье Легри.

Мишлин Баллю приготовилась дать нахалу от ворот поворот, но обращение «богиня» прозвучало нежной мелодией для слуха той, которая втайне от всех называла себя Балкис, царицей Савской. Как тут устоять? Она торопливо развязала тесемки фартука, поправила непокорную прядь и указала — пожалуй, слишком торопливо — пальцем на лестницу: