Я даже не очень обеспокоился. Вовремя обнаруженный синдром вполне поддавался лечению.

— Сидите в номере, лечитесь. Я пока найду вам замену. Лекарства под рукой?

— Да, но… Я боюсь, что это уже не поможет. Реакция очень бурная. Думаю, мне осталось несколько часов.

— Что?! Когда вы в последний раз делали анализ крови?

— Недели полторы назад.

— Вы что, с ума сошли?! С людьми работаете!

— Устал, закрутился. Моя вина.

Честно говоря, моя тоже: я скинул на бедного Шарля всю медицинскую часть от проверки обитателей Елисейского дворца до организации того же на наиболее важных участках. С правом орать на исполнителей от моего высокого имени. А теперь ору на него.

Скольких он заразил? Вот она, победа сил добра над силами разума. Ярчайшая иллюстрация.

— Ждите, я сейчас.

Мне открыл врач, которого я прислал к нему. Все-таки успел раньше. Он был в защитном костюме, напоминающем скафандр. Осуждающе посмотрел на меня через стекло шлема, но высказаться не посмел.

Шарль сидел на своем диване, сложив руки перед собой и опустив голову. Лежать незачем, до роковой минуты болезнь неощутима, как поток нейтронов — сиди и жди смерти.

— Все лекарства приняли? — с порога спросил я.

Лекарства, собственно, было два: антибиотики группы тетрациклина и антидот против яда, выделяемого бактериями, пока весьма несовершенный. На последних стадиях болезни терапия могла и не сработать, но попробовать стоило.

— Да, — сказал он. — Мне не нужен врач, месье Болотов, я два месяца занимаюсь исключительно СВС.

— Как он? — я оглянулся на врача.

Тот молча опустил голову.

— Отвечайте!

— Будем надеяться.

— Понятно.

— Месье Болотов, почему без маски? — это Шарль наконец соизволил посмотреть на меня.

— Кто бы говорил!

— Это смертельно опасно.

— Не вам учить меня осторожности. Я-то выйду отсюда и накачаюсь антибиотиками. И сразу, а не хрен знает когда после заражения. Смертельно опасно пренебрегать анализами. А повязка разговаривать мешает. Может, еще этот «скафандр» надеть?

— Не помешало бы.

Я не то чтобы не боялся смерти. Но после европейской и азиатской войн, трех землетрясений, нескольких покушений и постоянной близости Эммануила этот страх несколько притупился. Я растерял часть инстинкта самосохранения, зато приобрел гордыню солдата, который «пулям не кланяется».

Человек в защитном костюме раздражал, являясь ярчайшим напоминанием о серьезности опасности.

— Вы все сделали? — спросил я.

— Да.

Он посмотрел на часы. Рука в защитной перчатке. Часы поверх.

Эти самые «скафандры» были только у нас, в армии, на АЭС и стратегических объектах. Остальные медики работали в марлевых повязках. Эта мысль несколько успокаивала.

— Через полчаса придет медсестра, — сказал он. — Нужна инъекция антибиотика.

— Хорошо, — сказал я. — В таком случае вы свободны. — Я сел рядом с Шарлем и обнял его за плечи. — Все будет хорошо.

Он попытался отстраниться:

— Не делайте этого!

— Да ладно! Где наша не пропадала.

Он побледнел, схватился за сердце, часто задышал. Я помог ему лечь.

— Я думал, что СВС никак не проявляется.

— Проявляется, если его лечить, — тихо сказал он.

Я вспомнил палестинские пещеры, слова Марка: «Чего ты больше им желаешь: спасения или легкой смерти? Просто одно другому противоречит». Похоже, здесь была та же ситуация: лечение могло привести к мучительной смерти вместо мгновенной, поскольку уменьшало дозу яда.

Пришла медсестра, Тоже в защитном костюме. Посмотрела на бледное лицо д'Амени, помрачнела. Пустила струйку из шприца. Опять руки в перчатках. Я взглянул на свои голые ладони и отвернулся к окну.

— Вам бы лучше уйти, — голос глухой, как из бочки, даже не сразу понятно, что женский.

— Мне лучше остаться, — сказал я.

— Вам лучше уйти и лечь в постель.

— Здесь я решаю!

Я остался. Сел на край постели Шарля.

— Ну как?

— Пожалуй, чуть лучше. — Он приподнялся на локте. Бледен был по-прежнему. — Зачем вы ради меня рискуете?

— Вы больны.

— Ну и что? Я вам не брат.

— Вы больны отчасти из-за меня.

— Из-за себя.

Из-за собственного разгильдяйства! Потому что шлимазл, как говорят евреи. Сколько их было, химиков, врачей, естествоиспытателей, погибших от собственного легкомыслия! Куски урана вручную соединяли, чтобы экспериментально найти критическую массу! Господин Беккерей носил в нагрудном кармане ампулу с радиоактивным веществом. Первооткрыватель фтора был то ли четвертым, то ли пятым в ряду тех, кому удалось его подучить, — просто первым выжившим. А уж господа медики какой только хрени себе не прививали! Я испытывал к этим людям тайное восхищение, смешанное с презрением к этому самому чувству: романтизм все это!

Д'Амени казался принадлежащим к этому сорту людей, хотя ничего не открыл. Но он тоже рисковал собой, и до боли неразумно. Жаль! Мне бы не хотелось его потерять.

Была еще одна причина, по которой я за него держался. Он был моей нитью Ариадны, способной вывести из метафизического лабиринта, куда меня завел Эммануил, моим связным с той стороной. Теперь я четко понимал, что Эммануил не Бог. Иначе он бы остановил разрушение мира, так ему невыгодное. Он лгал. Я слишком долго ему верил. Я чувствовал себя обманутым. Но уйти сейчас означало предать его в самый трудный момент. Это казалось нечестным. Но мало ли что? Я перестраховывался, я держал эту нить так, на всякий случай. Как тайную тропу для отступления, как пожарную лестницу, как запасной выход. Просто для душевного равновесия.

— Шарль, расскажите мне о себе.

— Зачем вам?

— Вы мне интересны. Откуда такие идиоты берутся?

Он пожал плечами.

— Бургундия, медицинский факультет Сорбонны, работа врачом…

— Вы родом из Бургундии?

— Да, из-под Макона. Точнее, из Карматена. Есть такой маленький город.

Я вспомнил события почти трехлетней давности. Неудачная ядерная бомбардировка объединенных европейских держав — это было как раз там, под Маконом.

— Вы там бывали? — спросил Шарль.

— Да, с войском Эммануила. Странное совпадение…