Джемми подергал мать за юбку, что-то шепча, но на него бесцеремонно шикнули. Я видела, как Брианна тянется к Роджеру – тело напряжено в страстном желании как-то помочь, хоть бы и при помощи телепатии.

Не имея альтернативы, Роджер начал сбивчиво читать псалом. Часть присутствующих подхватили его слова, когда он предложил «прочесть вместе». Они читали псалом по памяти, в несколько раз быстрее, чем это удавалось ему.

Я закрыла глаза, чтобы не видеть всего этого, но слух нельзя было отключить так же легко – люди дочитали псалом и утихли, мрачно дожидаясь, когда Роджер, запинаясь, наконец закончит. И он упрямо довел дело до конца.

– Аминь, – громко сказал Джейми. На этот раз один. Я открыла глаза и обнаружила, что все смотрят на нас и выражения их лиц колеблются от легкого удивления до враждебности. Джейми глубоко вдохнул и очень медленно выдохнул.

– Господи. Иисусе, – произнес он очень тихо.

Капля пота скатилась по щеке Роджера, и он вытер ее рукавом плаща.

– Не желает ли кто-нибудь сказать пару слов о покойной? – спросил он, окидывая публику взглядом. Молчание и завывание ветра были ему ответом.

Он прочистил горло, кто-то хихикнул.

– Бабуля… – прошептал Джемми, дергая мою юбку.

– Шшш.

– Но бабушка… – Настойчивость в его голосе заставила меня повернуться и посмотреть на него.

– Ты хочешь в туалет? – шепотом спросила я, склоняясь к нему. Он помотал головой достаточно сильно, чтобы тяжелая копна рыже-золотистых волос замоталась по его лбу.

– O, Господи, Небесный Отец наш, ведущий нас сквозь время к упокоению и счастию в вечности, будь с нами и сейчас, дабы ободрить и поддержать.

Я подняла глаза и увидела, что Роджер снова положил руку на грудь усопшей, очевидно, решив, что пора заканчивать. По явному облегчению, сквозившему в лице и голосе, я поняла, что он, должно быть, закончит какой-то привычной молитвой из Книги общего богослужения, достаточно знакомой для того, чтобы он смог свободно перевести ее на гэльский.

– Дай нам знать, что дети Твои драгоценны в очах Твоих… – Он остановился, явно борясь со своим горлом: мышцы на шее сокращались, тщетно пытаясь устранить препятствие без лишнего шума.

– Эээ… ХРРМ! – Звук, похожий на смех, пронесся по комнате, и Бри будто зарычала, словно вулкан, готовый извергнуть лаву.

– Бабушка!

– Шшш!

– …очах Твоих. Дабы они… пребывали с Тобой вечно, и милость Твоя…

– Бабушка!

Джемми извивался так, будто колония муравьев поселилась у него в штанах, на лице застыло выражение человека, который должен сообщить нечто невероятно важное.

– Я есмь Воскресение и Жизнь, говорит Господь, верующий в Меня, если и умрет… рр-гм… оживет… – Предчувствуя скорый финал, Роджер напряг связки сверх меры, отчаянно хрипя и спотыкаясь на каждом слове, но голос его при этом звучал решительно и громко.

– Подожди минутку, – прошипела я. – Я выведу тебя на…

– Нет, бабушка, смотри!

Я проследовала взглядом в направлении, которое он указывал, и на мгновение подумала, что он имеет в виду своего отца. Но это было не так.

Старая миссис Уилсон открыла глаза.

* * *

Воцарилась мгновенная тишина, взгляды всех присутствующих были прикованы к миссис Уилсон. Раздался общий вздох удивления, и люди инстинктивно отступили назад, вскрикивая от испуга и охая от боли, когда соседи оттаптывали им пальцы или прижимали к грубым бревенчатым стенам. Джейми схватил внука как раз вовремя, чтобы спасти его от толпы, и крикнул так громко, как только мог: «Стоять!» Мощь его голоса заставила толпу мгновенно замереть, за это время он успел сунуть Джемми в руки Брианне и протолкнуться к столу.

Роджер подхватил недавнюю усопшую и помог принять ей сидячее положение, рукой она слабо ощупывала повязку на челюсти. Я бросилась следом за Джейми, локтями прокладывая себе путь.

– Дайте ей немного воздуха, – сказала я, повышая голос. Тишина сменялась взволнованным бормотанием, но все замолчали на то время, пока я возилась с повязкой. Комната замерла в ожидании, пока недавний мертвец двигал затекшими челюстями.

– Где я? – спросила она квакающим голосом. Ее взгляд потерянно блуждал по комнате, пока не остановился на лице дочери.

– Мэйри? – проговорила она неуверенно. Миссис Кромби бросилась вперед и, упав на колени, разразилась рыданиями, хватая мать за руки.

Я тем временем проверяла, как могла, все жизненные показатели, которые были не такими уж и жизненными, но довольно неплохими для того, кто был мертв еще минуту назад. Дыхание очень поверхностное, тяжелое, лицо цвета овсянки недельной давности, холодная влажная кожа, несмотря на духоту в комнате, а пульса я вообще не могла найти, хотя он точно должен был быть. Так ведь?

– Как вы себя чувствуете? – спросила я.

Она положила дрожащую руку на живот.

– Немножко нездоровой, – прошептала она.

Я положила руку на ее живот следом за ней и тут же почувствовала: пульс, но не там, где ему положено быть. Он был нестабильный, прерывающийся, слабый, но был именно там.

– Иисус твою Рузвельт Христос, – сказала я. Я говорила негромко, но миссис Кромби выдохнула, и я увидела, как дернулся ее передник, – без сомнения, она показывала рога. У меня не было времени для извинений, я поднялась и дернула Роджера за рукав, уводя его в сторону.

– У нее аневризма аорты, – сказала я очень тихо. – Внутреннее кровотечение, которое продолжается уже какое-то время, – достаточное, чтобы она потеряла сознание и тело остыло. Очень скоро аневризма разорвется, и тогда она и вправду умрет.

Он громко сглотнул, его лицо побледнело, но он сказал только:

– Сколько времени?

Я бросила взгляд на миссис Уилсон: ее лицо было того же серого оттенка, что и набухшее снегом небо, а глаза постоянно теряли фокус, как затухающая свеча на ветру.

– Ясно, – сказал Роджер, хотя я ничего не ответила. Он глубоко вдохнул и прочистил горло.

Толпа, которая шипела, как стая взволнованных гусей, тут же умолкла. Все взгляды были прикованы к сцене у стола.

– Наша сестра вернулась к жизни, как и все мы вернемся однажды благодатью Божией, – сказал Роджер мягко. – Это знак надежды и веры для нас. Она скоро снова уйдет к ангелам, но возвратилась к нам ненадолго, чтобы донести вести о Божьей любви. – Он сделал секундную паузу, очевидно, раздумывая, что еще сказать. Он откашлялся и склонил голову к миссис Уилсон. – Не хотели бы вы… сказать что-нибудь, матушка? – прошептал он на гэльском.

– Ага, хочу. – Миссис Уилсон, казалось, набиралась сил, а вместе с ними и возмущения. Слабый румянец проступил на ее восковых щеках, когда она свирепо оглядела толпу.