Давняя подруга мужа не в последний раз оказала Памеле весьма холодный прием. Когда Харлеки прибыли в Нью-Йорк, где Дэвиду предстояло прочитать курс лекций, Джеки встретила Памелу «по-королевски»: «Джин Смит устроила в нашу честь коктейль. Вошла Джеки, и я хотела было, как обычно, расцеловать ее в обе щеки, но она холодно поздоровалась и протянула руку, словно королева. Я не единственная, с кем она проделывала такое; Бетси Уитни, добрейшая душа, как-то говорила мне, что лишь несколько человек на свете вызывают у нее антипатию и Джеки из их числа…»

Капризность Джеки, ее внезапную холодность чувствовали на себе многие, кто ее знал, но не близкие друзья. Она любила умышленно дразнить людей, иногда весело, а иногда подолгу, как кошка, играющая с мышью. Одна подруга вспоминает, как Джеки пригласила ее на обед – помочь развлекать Роуз Кеннеди и герцогиню Виндзорскую: «Обе уже очень старые и слегка ку-ку. Обсуждали исключительно одежду, одежда то, одежда сё. Я встречала герцогиню в ее лучшие годы, и сейчас она уже определенно была не в себе, а миссис Кеннеди оказалась попросту скучной. Помнится, мы прошли в столовую, а там лежал очень красивый золотой пояс с бирюзой и драгоценными камнями. Миссис Кеннеди заохала, что Джеки надо его носить, ведь с ним любое платье заиграет, но что Джеки обронила: “Petit rien du tout. – Пустячок”. По-моему, это был подарок иранского шаха. Через минуту-другую сцена повторилась, когда старушки увидели роскошную золотую сумку с застежкой, отделанной драгоценностями. Я видела, что Джеки чуть смущена, но ее это явно забавляло…» Пока Джеки была замужем за Онассисом, она любила дразнить женщин, которые с ним заигрывали, посылала им цветы с записочкой: «От Ари».

Иногда Джеки нравилось играть в запутанные игры с бывшими поклонниками и их женами. Как-то раз она пригласила на ужин в Мартас-Винъярд одну супружескую пару, которая гостила у друзей на Кейп-Коде, причем предложила прислать за ними самолет, пошутив, что это вместо десерта. Они приехали в указанное место, но Джеки там не оказалось: «Стояла адская жара. Никакого аэропорта мы не нашли, просто ангар, сесть не на что, и мы устроились на бордюре, на солнцепеке. Примерно через полчаса прикатила Джеки на Range Rover, босиком. Помню, дочка сидела у меня на коленях, а Джеки гнала машину как ненормальная. Когда добрались до места, Джеки спросила, чего бы мы хотели. Было уже около половины первого, я ответила, что не отказалась бы от “Кровавой Мэри”, на что Джеки заявила, что сначала мы пойдем на пляж».

На пляже она разыграла целый спектакль, притворяясь, что не знает, как готовят «Кровавую Мэри», как заправить пленку в фотокамеру и т. д. Сущее представление, а не прием гостей, все в стиле «ребята-вам-же-чертовски-повезло».

«Ее переполняли комплексы и противоречия, – вспоминала одна дама, которая знала Джеки еще подростком. – Она любила соперничать и была весьма воинственна. Сначала приближала людей к себе, уделяла им много внимания, а потом бросала, и никто знать не знал почему. Как-то раз после смерти Онассиса мы устраивали ужин. И я попросила одного знакомого, с которым она периодически выходила в свет, заехать за ней. А Джеки вдруг разозлилась и без двадцати восемь отменила все. На нее можно было рассчитывать, только когда речь шла о детях и животных, а вот со взрослыми людьми возникали сложности».

Отказ от ужина по причине мелочной обиды на приятельницу означал, что Джеки решила наказать ее: мол, нечего оказывать подобные «услуги» не спросясь. Еще одной жертвой «царственной Джеки» стал Энди Уорхол, который не только дерзнул беспардонно опоздать на ее вечеринку, но вдобавок привел без приглашения своего друга Боба Колачелло. Проступок, конечно, более серьезный, но Джеки и отплатила ему с лихвой. Мариетта Три, раньше представлявшая США в Комиссии ООН по правам человека, американская аристократка и великосветская королева Нью-Йорка, не позволила другу и патрону Уорхола, Генри Гиллеспи, включить художника в число гостей, которых он намеревался привести к ней домой. Позднее она призналась Гиллеспи, что действовала по указке Джеки: «Джеки попросила Мариетту и других своих друзей в наказание за наглость не приглашать Уорхола на вечеринки».

Порой даже ее поклонники с трудом понимали, что Джеки собой представляет. Ее двоюродный брат, когда его попросили описать Джеки, сказал: «Это очень-очень сложно, поскольку все ее тепло и дружелюбие отдавали театральностью. Отнюдь не все было искренне, но и то хорошо. Напускное дружелюбие воспринималось как комплимент. Она постоянно играла, вне всякого сомнения. Но актрисой она была не во всем. Кое в чем оставалась правдивой». Он сравнил Джеки с самой прославленной из американских гейш, Памелой Гарриман: «Миссис Гарриман умела сделать так, что тебе казалось, будто ты единственный мужчина в комнате и вообще на свете. Джеки тоже отчасти обладала таким талантом, но, с другой стороны, миссис Гарриман слышала все, что ты говорил, а Джеки половину времени просто не слушала… Еще она считала, что все будут делать, как она сказала, потому только, что она Джеки. Помню, как-то раз я отверг ее предложение, а она меня даже не слышала, только потом переспросила: “Ты хочешь сказать, что не станешь этого делать?!” Она-то думала, я у нее на крючке, а тут на тебе…»

Актер Энтони Куин, с которым Джеки одно время дружила, стал персоной нон грата, когда в 1975 году согласился на главную роль в фильме «Греческий магнат» (The Greek Tycoon), явно по мотивам истории Онассиса и Джеки. Как только объявили о съемках, ему позвонила Нэнси Таккерман и сообщила, что звонит по поручению миссис Онассис, которая «высоко его ценит» и будет признательна, если он откажется от участия в картине. Куин перезвонил: «Будьте добры, скажите миссис Онассис, что пока это только идея… Но в любом случае мое участие гарантирует, что к ней отнесутся со всем уважением». Куин слышал, как Нэнси говорила с Джеки, которая сама не подошла к телефону, передала через Нэнси, что «была бы весьма признательна, если вы не появитесь в этой картине». Но Куин появился не где-нибудь, а на Каннском фестивале, на представлении будущего фильма (тогда даже сценария еще не было), которое включало прием на яхте (вообще-то туристической) и фотографирование его в темных очках а-ля Онассис. Позднее на той неделе он обедал в Сен-Поль-де-Вансе, и в тот же ресторан вошла Джеки. Куин встал, намереваясь поздороваться, а «она прошла мимо, словно мы незнакомы, я пытался перехватить ее взгляд, даже рукой помахал. Ноль внимания». А чего, собственно, Куин ожидал?

Даже те, кто хорошо знал Джеки, например Луи Окинклосс, порой удивлялись ее капризам. Они вместе работали над дневниками бабушки жены Окинклосса, Флоренс Слоун. Окинклосс был озадачен и несколько раздосадован, когда в 1983 году Джеки внезапно отказалась идти на презентацию книги, продемонстрировав, по его словам, «странную причуду своего характера… обусловленную ее противоречивым отношением к прессе, которая и приносила ей славу, и причиняла боль». Джеки предложила устроить вечер в Музее Нью-Йорка, представив городские фотографии 1860-х как фон для дневников Флоренс Слоун. «Поскольку я возглавлял это учреждение и оплачивал расходы, организовать вечер оказалось несложно, однако в последнюю минуту мне сообщили, что Джеки, вероятно, не придет, потому что там будут репортеры!» – рассказывал Окинклосс. Сообщение доставила Нэнси Таккерман. «Я попросил Нэнси поговорить с Джеки, но она категорически отказалась. Сущая рабыня. Тогда я сказал, что напишу ей письмо. Джеки тотчас поняла, в чем дело. Пришла пораньше, осталась допоздна, очаровала всех присутствующих и стала центром вечера».