В 1974-м в Бруклинском музее состоялась выставка текстиля с показом дизайнерской одежды Полины Триже. 29 ноября Джеки устроила выставку в Метрополитен-музее. При этом она старалась не наступать на пятки Этель Кеннеди и попросила одного из кураторов выставки, чтобы Этель приехала первой и была встречена как можно торжественнее, ведь в конечном счете идея центра принадлежала Бобби. Сама Джеки сидела дома и ждала звонка, чтобы приехать в музей после триумфального появления Этель. План был довольно сложный, но, как сказала Джеки, нужно было учесть все нюансы.

«Если отрывать людей от того, что подпитывает их духовно, что-то внутри у них умирает, – говорила Джеки в 1984 году. – Будущее Нью-Йорка туманно, если пропадут ориентиры, значимые для его жителей, их детей и внуков». Она яростно боролась за «свой город», за Центральный Манхэттен, который знала и любила всю жизнь. Ее обвиняли в элитарности, и вполне справедливо, поскольку она сосредоточивалась на нескольких квадратных километрах, которые и были ее миром. Возможно, величайшим ее достижением стала кампания за прекращение строительства пятидесятидевятиэтажного здания над вокзалом Гранд-Сентрал. Старый вокзал Пенсильвания-Стейшн успели снести.

В 1975 году, прочитав об угрозе зданию Гранд-Сентрал, Джеки присоединилась к группе активистов Муниципального художественного общества (МХО), которое в 1960-х безуспешно пыталось отстоять Пенсильвания-Стейшн. С ее помощью были созданы Градостроительно-плановая комиссия и Комиссия по охране памятников. По мнению общественности, решающую роль в сражениях 1970-х за Гранд-Сентрал сыграла именно Джеки. В феврале она написала страстно-красноречивое письмо мэру Абрахаму Биму, убеждая его передумать: «Не жестоко ли обрекать наш город на медленную смерть, лишая его памятников, которыми мы гордимся, ведь в конце концов не останется следа от его истории и красоты, способных вдохновить наших детей? Если они не найдут вдохновения в прошлом нашего города, то где найдут силы бороться за его будущее?»

В 1978-м, через три года после того, как к ним присоединилась Джеки, МХО выиграло двадцатилетнюю войну: по решению Верховного суда Гранд-Сентрал получил статус исторического памятника; и, как пишет советник Джеки по вопросам охраны муниципальных памятников Фредерик Пейперт, победа в Верховном суде не состоялась бы без участия Джеки.

Для самой Джеки битва за Гранд-Сентрал стала продолжением битвы за площадь Лафайет и сохранение исторических зданий Вашингтона, которую они с мужем вели в 1960-х годах. Вместе со знаменитым архитектором Филипом Джонсоном она возглавила кампанию по спасению Левер-Хауса, двадцатичетырехэтажного здания из голубого стекла на Парк-авеню, построенного тридцать один год назад, – застройщики намеревались возвести на его месте сорокаэтажную башню. Она сумела заручиться мощной поддержкой мэра Коха и лично нью-йоркского инспектора Харрисона Дж. Голдина, чьи голоса могли оказаться решающими для присвоения зданию статуса памятника… Позднее мэр говорил, что «склонялся» именно к такой позиции.

Одно из самых ожесточенных сражений тех лет за сохранение памятников, в котором Джеки и ее друзья Фредерик Пейперт и Брендан Гилл участвовали на стороне МХО, произошло по поводу церкви Святого Варфоломея и приходского дома на углу Парк-авеню и 50-й улицы; церковные инстанции предлагали снести приходский дом и возвести на его месте сорокасемиэтажный небоскреб из стекла и бетона, уничтожив архитектурную гармонию всего квартала. Как обычно, подоплекой были деньги. Церковь привлекла католических, протестантских и еврейских лидеров в поддержку своего плана, который якобы давал средства помочь беднякам. План отвергли, когда Джеки, «тщательно выбирающая проблемы, которые требуют вмешательства, и безусловно имеющая влияние на общественное мнение», выступила на стороне оппонентов. Настоятель церкви пригласил ее и Фредерика Пейперта на чай, рассчитывая перетянуть ее в свой лагерь. По словам Пейперта, она не уступила ни на йоту. Тогда священник в следующей воскресной проповеди обрушился на нее с нападками: «Что она знает о людях, каким служит церковь?» и пр. Последовал судебный иск, и МХО выиграло дело. В 1987-м Джеки опять-таки выиграла битву по поводу «нью-йоркского горизонта», на сей раз заставив проектировщика Морта Зукермана уменьшить этажность построек, запланированных на площади Коламбус-сёркл. «Они крадут у нас небо», – заявила она.

Таких битв за сохранение культурного наследия было много. Аштон Хокинс, работавший с Джеки в МХО начиная с середины 1980-х, вспоминал: «Мне кажется, она вправду была замечательной патриоткой Нью-Йорка, вправду считала Нью-Йорк своим домом, здесь чувствовала себя вполне собой. И хотя ей нравилось уезжать на уик-энды поохотиться и отдохнуть, центром ее жизни оставался Нью-Йорк; она любила этот город, наслаждалась им, не боялась его, умела с ним обращаться и много для него сделала… Мне кажется, Джеки четко расставила все свои приоритеты: ей нравились Театр балета, МХО, 42-я улица, Институт костюма, а от других мест она держалась на расстоянии, появлялась там разве что по случаю событий, связанных с Кеннеди, куда не могла не пойти».

Но Джеки наслаждалась своей профессиональной независимостью еще и потому, что в ее жизни появился новый мужчина, третий из ее «главных мужчин» – Морис Темпелсман.

Она необычайно выросла как личность и все больше становилась собой. И в ней было все больше человечности. Мне кажется, с годами она, пожалуй, начала немного стыдиться, что бывала нелюбезна с окружающими.

Эдит Уэлч

9 сентября 1979 года в Лозанне скончался старый друг Джеки Андре Мейер; даже на смертном одре он не переставал беспокоиться о ней. «Последнее, что он сказал Джанни Аньелли: “Позаботься о Джеки”, – вспоминал один из друзей Аньелли. – Умирая, он тревожился о женщине, у которой были миллионы… Андре Мейер, жесткий, беспощадный глава банка Lazard Frères, на смертном одре только и говорил что о Джеки». После панихиды Джеки несколько кварталов прошла пешком с Росом Гилпатриком. «Джеки, – рассказывал он, – была очень печальна. Ей казалось, никто и никогда не займет в ее жизни место Андре». Однако Морис Темпелсман сумеет позаботиться о Джеки не только в финансовом плане, существенно приумножив капитал, доставшийся ей от Онассиса, но и в эмоциональном, обеспечив ей любовь и постоянство, каких она прежде не знала.

Морис Темпелсман был ровесником Джеки. Он родился 26 августа 1929 года в бельгийском Антверпене в семье ортодоксальных евреев, Леона и Элен. Первые годы жизни Морис и его младшая сестра Рашель провели в еврейском квартале этого портового города, где у отца был бизнес (он занимался импортом). Как и соседи, дома Темпелсманы говорили на идише. Во время Второй мировой войны семья бежала от нацистов и поселилась в манхэттенском Аппер-Ист-Сайде, где жила в тесном кругу беженской общины. Морис женился на тамошней девушке, Лилли Бухольц, которая была на два года старше его, и у них родились трое детей – Рена, Леон и Марси. Морис, так и не получивший высшего образования, стал работать в отцовской фирме Leon Tempelsman and Son, Inc., и оказался весьма дальновидным коммерсантом. В 1950-м он создал для себя новую нишу, убедив правительство США делать запасы африканских алмазов для военных и промышленных нужд и выступая при этом в роли посредника. В 1957-м двадцатисемилетний Морис вместе со своим юристом Эдлаем Стивенсоном отправился в Африку, где завязал множество контактов – от лидера АНК Оливера Тамбо до Жозефа Мобуту, впоследствии печально знаменитого диктатора Заира. Он владеет долей алмазной трубки в Гане и фабрикой по огранке алмазов в Ботсване. По мнению авторитетных источников, Темпелсман «очень крупная фигура» в Африке, из тех, кто «прилетает на барбекю к президенту Намибии».