Андрисии приходилось постоянно пользоваться текином, чтобы пыль не попадала ей в нос и рот. Сундук опустили на землю, и Янрис наконец перестал прикрывать его пологом. Все, воспользовавшись экстравзглядами, осмотрели содержимое. Внутри сундука находилось двадцать обрезанных карабинов, по три запасных магазина к каждому – все завернутые в промасленную ткань.

– Не открывайте сундук, – сразу сказала Андрисия. – Здешняя пыль испортит механизмы.

– Никто не станет его трогать, – сказал первый член ячейки. – Мы об этом позаботимся. Здесь достаточно безопасно.

– Когда мы сможем использовать оружие? – спросил второй член ячейки.

– Вопрос не к нам, – усмехнулся Янрис. – Мы просто мальчики на побегушках.

– Скорей бы, – сказал первый. – Это дерьмо тянется уже столько лет. Пристрелить Капитана, да и вся недолга. Веселые ребятки быстро справятся.

Он похлопал по крышке сундука жестом собственника.

– Капитан не один, – сказала Андрисия. – Есть много тех, кто его поддерживает.

– Чего? Мы что, собираемся перебить их всех?

– Без понятия, – сказала Андрисия. – Может, просто заставим их хорошенько подумать. Кто знает?

– Лучше бы кому-то знать, черт подери, – сказал мужчина, уставившись на Янриса.

– Ты прав.

Возвращая кэб в конюшню, Слваста чувствовал удовлетворение при мысли о том, что оружие никто не тронет, пока не настанет назначенный день. В городе уже разместили более двадцати тайников. Складывалось впечатление, будто земля под Варланом представляла собой соты из заброшенных склепов и подвалов, для которых не существовало карты. В разных местах под землей революционеры создали еще столько же безопасных тайников с боеприпасами. Это решение они приняли в самом начале: не держать оружие и патроны вместе до той поры, пока не настанет момент вооружать ячейки. Слишком большой соблазн для охраняющих тайники людей – продать и получить быструю прибыль. Не то чтобы Бетаньева собиралась проводить аудит. Но даже сам Слваста остался бы доволен, если бы к назначенному дню сохранилось восемьдесят процентов оружия.

Вернув кэб, они разошлись по одному. Слваста теперь обитал на террасе Джейсфилд. Ее изящный каменный полумесяц изгибался вокруг круглого парка прямо в центре района Лэнгли. Из всех районов столицы Лэнгли больше всех походил на провинциальный город. Он располагался на северо-западной окраине Варлана, из окон самых высоких зданий виднелись покрытые деревьями холмы. Район населяли представители среднего класса, они наслаждались местными зелеными улочками, модными магазинами и приличными школами. Слвасте пришлось признать, что Лэнгли оказался удобным местом для жизни, несмотря на его отдаленность от центра города. Меблированная квартира, которую снимали любовники, занимала весь пятый этаж дома номер шестнадцать на террасе Джейсфилд. Квартира, с ее высокими потолками и четырьмя спальнями, была чрезмерно велика для них с Бетаньевой.

– Чистая необходимость, – шутила Бетаньева, когда они поселились здесь. – Ты должен жить в избирательном округе, если хочешь выступить кандидатом от него на выборах.

Суть в том, что Лэнгли также был сердцем избирательного округа Национального совета. Округ простирался более чем на шестьдесят миль в сельскую местность – область включала в себя несколько поместий, принадлежащих старым семьям, и существующие при них деревни, а также несколько процветающих городов и небольших ферм. В округе проживали представители очень разных социальных слоев, и среди них насчитывалось достаточно владельцев малого бизнеса, большинство из которых питали недовольство в отношении правительства: власть чрезмерно жестко регулировала рынок и поддерживала ограничительные законы в области торговли, благоприятствовавшие установленному порядку. Полковник Джелесис не ошибался: для Слвасты это был идеальный избирательный округ, чтобы бросить вызов кандидату, занимающему должность в настоящий момент.

Длинная изогнутая терраса была разбита на маленькие палисадники, отделенные друг от друга железными оградами. Все калитки, ведущие к входным дверям, прятались в железных арках с масляными лампами на вершине. Почти половина ламп горела – их зажигали жители, настроенные соблюдать привычные нормы и смягчить хотя бы часть тьмы. Общественные фонарные столбы на другой стороне дороги оставались темными. Слваста осмотрел горшки с растениями на ступеньках шестнадцатого номера. Высокое аккуратно подстриженное лавровое дерево с одной стороны и фиолетовый ползучий жасмин – с другой. Горшок с лавровым деревом стоял правильно. Если бы дела пошли не по плану, Бетаньева повернула бы его на четверть круга по часовой стрелке – конечно, если бы успела. К настоящему моменту Слваста жил с перспективой ареста или чего-нибудь похуже столько времени, что уже не беспокоился об этом.

Единственным недостатком квартиры с ее элегантной отделкой и потрясающими видами были пять лестничных пролетов, по которым приходилось к ней подниматься. Когда Слваста наконец вошел в холл, выложенный мраморной плиткой, его плащ насквозь успел пропитаться дождевой водой, и одежда под ним сделалась влажной и холодной. Вешая плащ, Слваста передернулся от холода и начал расстегивать жилет из дрошелка.

Бетаньева работала в столовой. Она сделала здесь свой кабинет сразу же, как только они вселились; длинный обеденный стол из марвуда, достаточно большой, чтобы за ним уместились десять человек, служил ей идеальным письменным столом с разбросанными по нему бумагами и папками. Две мощные масляные лампы ярко освещали комнату. Громоздкий шкаф с резными дверцами, передвинутый со своего места, загораживал дверь для модов – хотя вряд ли в доме номер шестнадцать еще оставались мод-гномы. Стопки толстых папок во множестве высились вдоль стен, гроссбухи революции были заполнены почерком Бетаньевы. Даже ее тренированный ум бухгалтера не мог хранить всю информацию о ячейках и их деятельности. Значки, которыми она пользовалась, не имели смысла ни для кого другого; Бетаньева даже Слвасте не растолковала их значения.

– Чтобы защитить ячейки, если мы когда-нибудь попадем на допрос, – сказала она. – Я умру прежде, чем предам наших товарищей, и их личные данные будут потеряны вместе со мной.

Сейчас Бетаньева была занята: она делала записи в нескольких фиолетовых папках. Слваста некоторое время смотрел на нее с легким беспокойством. Она все еще оставалась на работе в Налоговой службе – вполне достойная должность для невесты кандидата в Национальный совет. Это означало, что Бетаньева весь день работала в своем мрачном кабинете, а затем возвращалась домой и продолжала заниматься учетом и контролем – кроме тех случаев, когда она рисковала собой в неведомых подпольных делах. Как всегда, Слваста почувствовал восхищение ее преданностью их общему делу, ее самоотверженностью. Изначальная идея принадлежала ему, но Бетаньева продвинула ее куда дальше, чем он мог себе представить.

Девушка закончила писать, обернулась и одарила его улыбкой, полной восхищения и любви.

– Так и знала, что ты промокнешь, – сказала Бетаньева. – Я набрала тебе воды в ванну.